Видимо, в том самом яблоке, плоде древа познания, а верней, в самом познании содержится что-то, из-за чего человек не может остановиться узнавать. Господь знал об этом и старался уберечь. Вроде, теперь схватились, что, мол, необходимо наше познавательное рвение ограничить моральными требованиями, поставить науку под надзор этики, да поздно. Мораль от библейских заповедей недалеко, а лучше сказать, никуда не ушла. Пожалуй что и назад сдала.

И укради теперь, и отца не обязательно чтить, особенно если он педофил или, того хуже, палач, и даже убей, еще и орденом наградят!

А познание — о-го-го! Не остановишь.

Академик Сахаров изобрел водородную бомбу, орудие глобального уничтожения, и, человек умный, разглядел, что пора совестью заняться.

Однако в массовом масштабе наука, познание — неостановимы. Одна инженерная генетика и то моралью не подавится. Прав был Господь, когда не хотел, чтобы люди отведали от древа познания и стали как боги, знающие добро и зло.

Наука ориентирована на открытие и формулировку общих законов и принципов существования и развития природы. Единичные факты устанавливаются в опыте, в экспериментах, где мать нашу Природу жгут, давят, раскисляют и подвергают разным другим унизительным процедурам. Пытают — кажется, так это звучит по-украински. Там пытают — вообще — спрашивают. В том числе и живую природу. Сколько червей, лягушек, собак было зверски без наркоза замучено, уничтожено во славу науки, чтобы в конечном счете приблизиться к светлому мгновению человеческого самоистребления.

Зверюшкам уже памятники стали ставить.

Впрочем, замученным пытками людям тоже иногда ставят.

Палачам пока нет. Хотя…

Ленин. Сталин. Петр Первый, Дзержинский — эти два прямо своими собственными руками. А картин живописных про них вообще полно.

Наука имеет дело с большими величинами и постепенно, но неотвратимо готовит общечеловеческое самоуничтожение. А на другом полюсе познания, в каждом городе, в каждом отделении милиции-полиции сидят конкретные люди, майоры, которым надо срочно узнать, где, что и как от вот этого случайно пойманного сопливого индивида. И методы, конечно, попроще. По морде, по соплям, по почкам. Звери этого не делают.

Они от яблока познания не откусывали.

Умные китайцы очень многого достигли. Египтяне и терпеливые индейцы. Пол Пот. Как-то в основном больше с половыми органами. Там чувствительно. Чужих не жалко. Но в массовом варианте более других достигли христиане. Католики. Учредили инквизицию, папа ихний разрешил, чтобы дознаться истины, применять пытки. Черта из живого человека раскаленными щипцами вытаскивали. Началось всеевропейское соревнование.

И то — интеллектуальное затишье. Ни кино, ни телевизора, цирк — раз в год.

Техника развивается только и исключительно потребностями пыточного производства.

Задача была сформулирована творчески: изобрести пути и методы максимально медленного и непрерывно мучительного убиения людей. Просто головы рубить или вешать стало не в кайф, интересней кишки на барабан наматывать. Чего только за это время не изобрели. Европейские, католические страны, опережая друг друга, придумывали все новые мучилки.

Я слышал, что Христос претерпел больше мук, чем кто-либо другой на земле. Не за это я люблю Христа, но на кресте в те времена умирали десятки тысяч несчастных. Даже на самой Голгофе Иисус умер первым, разбойники по сторонам продолжали мучаться. А инквизиторы ломали кости живым людям и отрезали от них кровавые шматки непрерывно в течение десяти и более дней.

Жутко представить себе.

Зову я смерть[11].

Я уже где-то в этой книге привел сформулированный мной закон: «инквизиция породила Ренессанс!» Не в логико-математическом, а в гуманитарном смысле я это положение вполне обосновал.

Сейчас сформулирую еще одно радикальное положение: «инквизиция подготовила и породила техническую революцию».

Когда бум по сжиганию ведьм пошел на спад, умные люди заметили, что кое-что изобретенное в целях медленного отделения души от тела можно использовать в мирных целях: воду добывать, молотить зерно, тяжелые предметы двигать. И дело пошло.

О моем отце

О моем отце в «Яндексе» много. Больше, чем обо мне.

В моих папках, сил нет их опять расшнуровывать, — ужас!

Его подпись под списком на расстрел. Мрак!

И того он замучил. Ужас!

И этого.

Замечательные люди.

Некоторые даже не коммунисты. Их-то за что? Кошмар!

Не осталось неиспользованных слов-проклятий.

Здесь, в Америке, в книге о Берии я встречал его имя, правда без злобных комментариев, а в простом перечислении. Раскрываешь очередную газету, журнал, а там опять все те же эпитеты, которые уже были, и еще один похлеще от себя.

Так ему и надо. Так моему отцу и надо.

Так мне и надо.

Так моей жене и надо.

Так моим детям и надо. Чем мы-то все заслужили?

И до седьмого поколения.

Нашли виновного. За всю кровь и грязь. Он все это в одиночку придумал, создал, построил, людей на улице выкрадывал, чтобы свои садистские наклонности втихаря удовлетворять.

Приведу еще раз последние, предсмертные слова отца, которые я знаю из речи Хрущева:

«Мне сказали, что Косиор и Чубарь являются врагами народа, поэтому я, как следователь, должен был вытащить из них признание, что они враги». (Шум возмущения в зале.)

Я лицо небеспристрастное. Но никак в толк не возьму, чему это делегаты XX съезда так возмущались? Они думали, что моему отцу сказали:

— Это кристальной души люди, лучшие из большевиков-ленинцев. Помучай-ка их, Борис Вениаминович, проверь алмаз на прочность.

Или как?

Или он сам их на улице нашел, подобрал, уговорил к нему в кабинет на чаек зайти? В нормальной ситуации, до ареста, он к ним не вхож, они вона какого масштаба большевики! Это кто-то еще больший (уж не сам ли Хрущев?) их взял и к нему, моему отцу, под винт, подставил. Он так и сказал.

Может, делегаты съезда думали, что, только увидев, кого, каких замечательных людей ему в кабинет привели, мой отец, как хороший, честный работник, как чекист, как полковник, должен был с гордостью отказаться делать эту гнусную работу (не надо было и начинать!)?

Как бы сами возмущавшиеся себя бы повели?

Выбор невелик: как всегда при советской власти: выбор из одного.

Даже если в позу встанешь и откажешься, тебя самого изничтожат, а этих, которых ты пощадил, конечно, тоже в живых не оставят. Их участь решена уже самим фактом ареста.

Может, натужитесь вспомнить анекдот, как уважаемый человек, маршал и герой, сидит в кабинете лейтенантика-следователя, нервничает, а тот на него внимания не обращает.

— Да как вы смеете так издеваться. Я — уважаемый человек, маршал и герой. Я пока еще только подозреваемый,