В раннее воскресное утро, когда папа, Володя, Витя и Артур ещё спали, он оделся и вышел. Очистил крыльцо, расширил проход в летнюю кухню, размышляя, куда бы ещё отбросить снег, как хлопнула дверь и показался отец.

– Что, Валя, тяжело? – раздался в темноте голос.

– С непривычки нелегко, конечно.

– Помогу, скотину рано ещё кормить.

– Лучше печь затопи да завтрак сготовь, – намекнул Валентин, что голоден.

– Успеется, – не понял отец.

– Как ты в сарай сено и воду заносишь – тяжело же по ступенькам!

– Ну да, тяжело. А что делать? Не пропадать же с голодухи!

И они оба принялись лопатами расхрустывать спрессованный снег. В девять утра папа Лео исчез, воткнув лопату в снег. «Наверное, завтрак готовит», – решил Валентин. Прошёл час. Папа Лео, хлопая дверьми, то появлялся, то исчезал.

– Есть скоро будем? – осторожно полюбопытствовал Валентин, когда отец вновь показался во дворе. – Я проголодался.

– Мы поздно едим, я ещё не хочу, – последовал ответ.

– Пока сварится, захочешь. Иди, поставь что-нибудь.

Отец ушёл. Прошёл опять час – к столу никто не приглашал. У Валентина лопнуло терпение. «Может, сам заболел?» – отбросил лопату и вошёл в дом. Мальчишки отсыпались, а отец, накладывая щепки на бумагу, возился у холодной печи.

– Скотину накормил, дрова и уголь занёс, сейчас затоплю, – словно оправдываясь, глянул он на Валентина.

– А варить что собираешься?

– Не знаю.

Валентин молча принялся за чистку картофеля, так что одновременно и завтракали, и обедали.

– Уже сил никаких со снегом бороться. Каждый год так. А в этом – особенно. Куда угодно готов ехать – мать не хочет. Боится, что в городе пропадём, – жаловался за столом отец.

Поели и вышли. Три полных световых дня продолжалась борьба со снегом. Широкие снежные траншеи в летнюю кухню и сарай – таков был финал этой борьбы.

– Если б я не приехал, не знаю, что было бы. У отца вид замученного и уставшего человека, – рассказывал Валентин.

– Вот и хорошо, что вовремя подоспел, – благодарно прижалась я. – С мамой что-нибудь серьёзное?

– Затемпературила – бронхит. Скоро должны её из больницы привезти. Меня отец пугает – какой-то странный, растерянный.

– Привык, что мама по дому одна всё делает. Во всём на неё полагается. Не представлял, сколько домашней работы и что она, как болезнь, изводит.

– Единственное, на что отец ещё способен, – со скотиной управляться.

«И всё-таки он хороший… Страшный в гневе, но жалостливый, – думала я. – Другой бы не поехал».

Переезд моих родителей

Весной отец категорически заявил, что новый полеводческий сезон начинать не будет. Слово своё он сдержал: в апреле 1970 года один уехал в Барнаул. Борис устроил его на завод слесарем. Нормированный рабочий день и зарплата в но рублей радовали, но более всего отец был доволен, что не зависел от капризов природы, от настроений инженера и агронома, которые могли дать то новый комбайн, то старый, то отказать в нужной запчасти, то расщедриться на новую. Как когда-то я, Эльвира и Витя, жил он у Изы с Борей, по выходным возился в саду, был доволен, что работать на земле мог и в городе.

В деревне оставались мама и Артур. Володю, красивого в маму коренастого парня, взяли в армию; Эльвира, больше похожая на родню папы Лео, жила недалеко от Изы в заводском общежитии, которое выхлопотал Боря; высокий рыжик Витя поступил в индустриально-педагогический техникум и получил общежитие. Всё ещё сомневаясь насчёт переезда, мама весной засадила огород. Отец в письмах – в унисон им были приписки Изы с Борей, – раскрывал прелести городской жизни, и она решилась:

– Соберём урожай, продадим домишко, живность и осенью уедем.

Настраиваясь на городскую жизнь, готовила разнообразные соленья и варенья, солила грибы: «На год хватит, а там видно будет!» Тридцатого августа в Барнаул уехал Артур (в школах начинались занятия), и мать осталась одна.

Навсегда покинула она совхоз лишь в конце сентября, когда Борис выписал на заводе большую машину. В воскресный день у городского дома Исаковых остановилась машина, доверху гружённая мешками, нехитрой мебелью и всякой утварью. Праздные наблюдатели удивлялись, откуда приехали, что столько привезли. Многое из этого «добра» увезли в сад – в квартире не помещалось.

Обслуживать матери большую семью не в диковинку – привычно возится у плиты, стирает, гладит, штопает; она в своей стихии. Особенно нравится ей волшебство с краном. Чуть заметное движение пальцами – и вода льётся, как из рога изобилия. Не надо топить печь, думать о топливе, отбрасывать снег, «наказание из наказаний». Каждый день заходит кто-нибудь из детей, и она рада, что всех может угостить. И мать, и отец, словно в собственном, до глубокой осени возятся в саду Изы с Борей – копают, полют, поливают, обстригают, из мелочи даже кое-что продают. Привычные к овощам, они едят их не меньше, чем в деревне, а ягод даже больше. Чёрная в жизни полоса уходила в прошлое.

Рано вылетевшая из родительского гнезда, Иза купалась в заботах матери, которая удивлялась, как удачно и хорошо всё сложилось; дети, живя в одном городе, в любое время могли собраться у родителей.

Но от того, что редко удавалось бывать наедине с семьёй, Иза раздражалась и нервничала – покой, и в самом деле, теперь ей «только снился». Боря успокаивал: «Ненадолго это – я встал в очередь на расширение». Через год они получили большую трёхкомнатную квартиру, и Иза уравновесилась.

Ещё через год в кооператив на однокомнатную квартиру вступили мать с отцом. День, когда они в неё въезжали, был в их короткой городской жизни одним из счастливейших – мать опять становилась полновластной хозяйкой.

Спаситель из госпиталя

9 Мая 1975 года страна праздновала тридцатилетие Победы. С завода пришёл угрюмый папа Лео, умылся и пожаловался:

– Всех поздравляли, а я будто и не воевал. Выходит, они ветераны, а я нет.

– Радуйся, что жив и дети рядом. Такое не каждому выпадает, – успокаивает мать.

– Командира спас, чуть не погиб…

– От, батя – даёт! – посмеивается старший Володя.

– Ну-у, – заливает!.. – в унисон ему зубоскалит и меньшой, Артур.

– Как это «заливает»?.. Вы что – не верите, шо я воевал?

– Ты немец – не мог воевать.

– А я воевал! Даже ранение имею!

– Ну, и где оно, это твоё ранение? Где? – донимает, издеваясь, старший. – Покажи!

– И покажу! – закатывает отец рубашку. – Смотри, Артур, вишь рубец в области сердца?

– Мало ли… Может, на кол какой напоролся! – не сдаётся Володя. – Шрам ничего ещё не доказывает, ты справку о ранении покажи!

– Нет её, справки… После госпиталя