Спешу напомнить: лабиринт, волну и деревцо.

Ну, в общем… если нет интриг, войны,

Жизнь королей жирна и не тревожна.

В тени садов своих тяни прохладное «Айни»,

А хлеба не дают — давись, но жри пирожные.

Да что он знал тогда, Екклесиаст?

Наука в те поры еще не началась.

Еще и Архимед не щупал в ванне Эврику.

Маркс мир еще не пуганул понятьем «класс».

Поэт не знал пока сонета и лимерика.

Колумб еще не открывал Америку.

Да прав ли был мудрейший Соломон?

Насколько ясно видел будущее он,

Когда вещал, что все на свете канет?

Нерон и Цезарь, Кромвель и Наполеон?

И Архимед, что лезет в свою ванну?

А вот и Будда мир дарит нирваной!

Короче: если много жен и долго нет войны,

Жизнь кругаля дает, как конь на ипподроме.

И гимны ангелов не отличишь от песен Сатаны.

Мудрец заснул. Сон разума на троне.

Пугал, пугал нас мировой мудрец!

Нет сахара и соли, только перец!

Погибнут все: кто трудится и тот, кто только ест…

Мол, было Слово, будет и Конец…

Не сводится все к «суета сует»,

Еще распнут Христа!

Родится Магомет…

Никто не заинтересовался, музыку к этому тексту не стал подбирать, он так и засох, в двух местах только опубликованный. А понадобился он мне здесь только ради одной своей строфы.

Там о графическом изображении жизненных процессов. Не слишком актуальная тема. Десятистепенной важности.

В марксизме — все объясняющая спираль. Мне так настырно совали ее в нос, в мозг — надоело. Но эта спираль стала все чаще проникать в художественную литературу, сопротивление неизбежно. Я ничего не имею против спирали. Против круга, сферы, квадрата, геометрии в целом. Я против чего бы то ни было одного. Когда это одно противополагается всему другому, предпочитается ему.

В марксизме все время дефицит.

Помните у Ленина: «Социализм — это учет и контроль».

Это очень верное, прозорливое положение. На главной улице Симферополя, улице Пушкина, ближе к Совнаркомовскому переулку, где моя школа, был магазинчик пуговиц, на три покупателя, больше не поместятся. Однажды его закрыли на учет. И он был закрыт неделю. За это время можно было вручную пересчитать все пуговицы шесть раз подряд, плюс еще и тараканов.

Ленин ясней других понимал, что социализм — это не строительство, не прогресс, не вечное обновление, а учет и контроль. Почему? При коммунизме все будет по-другому, никаких магазинов, вместо них, обязательное, централизованное, через тюремную кормушку распределение, чтобы никто даже не знал, что вообще есть, что есть какой-то выбор, ассортимент. Но это позже, это цель.

Социализм — это только подход, тут выбор еще не устраняется полностью, но предполагается вечный и всеобщий и непрерывно углубляющийся, расширяющийся дефицит. Нехватка всего, включая доброту, вежливость, порядочность.

Вместо развлечений и досуга — вечные очереди, воровство, разворовывание. Поэтому учет и контроль, необходимое надо придержать до наступления полного коммунизма.

Все то немногое, что хоть без выбора, но пока еще есть, должно учитываться, пересчитываться, быть под неусыпным контролем. Но это в экономике.

В вольной философии могло бы быть повольготнее.

Только кажется. Нельзя допускать послабления. Марксистская философия, в стремлении к научности, аскетически бедна идеями, нетерпима к роскоши выбора, зато полна законами и запретами, опровержениями и «критикой с порога». Вот оно, хваленое коммунистическое хлебосольство: не успел зайти, слово сказать, а его уже облаяли и за дверь выставили.

Не сама спираль меня отпугивала, а ее единственность. Опять прокрустово ложе, все иное не допускается, отвергается, вот именно с порога. Процессы и явления вовсе не обязательно изображать в виде геометрических фигур, только разве что из дидактических соображений, чтобы лучше запомнилось.

У Соломона вообще самый простой вариант: замкнутое кольцо жизни. То есть на следующем или на тысячном витке могут быть незначительные изменения, жена потолще, теща посварливее, но это не меняющие общей оценки мелочи, частности, искорки и блестки, суета сует. Никакого прироста. Ничего принципиально нового. При всей моей неприязни к марксизму, спираль — поинтересней. Есть шаги, витки, прирост, прогресс.

Но есть ведь и вовсе другие формы изображения.

Прямая, например. Много в мире линейных процессов. Парабола с гиперболой. Они соответствуют взлетам, взрывам, экстремальностям.

Волна, синусоида — в очень многих, едва ли не в большинстве механических, вообще физических, а нередко и в экономических процессах.

Мыслительные процессы чаще всего представляются мне в образе лабиринта. Сложного, многоэтажного. Закоулки, петли, лазейки. Пути, обманчиво ведущие к цели рассуждения, а на самом деле уводящие от нее, и тупики, тупики, тупики. Я ищу если не алгоритмы, то подсказки мысленно ищущему решения проблемы. Ставить вехи пройденного, выходить почаще на свежий воздух метауровня и оттуда, с высоты, обозревать всю проблематику в целом, переходить на другой уровень, использовать другой язык, новую терминологию, вводить неологизмы, придумать — создать индикатор, подходящий для этого случая, указатель, вектор направления. Попробовать пробить стену лабиринта. Головой.

Моя, лично моя любимая схема жизни — дерево («Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет…»). Куст. Эта схема лучше всего для размышлений о биологическом, генетическом. Из одного основания рода — ветви потомков в разные стороны, виды и типы родства, уровни, соответствующие поколениям. Дерево хорошо и за пределами биологии, в других областях. Например, в логике. Дерево доказательства, лес выводов.

Но когда я думаю о политике, мне чаще других попадается маятник. На одной вершине качка маятника — тоталитаризм, на противоположной — демократия. Если бы маятник удалось остановить практически в любой точке, наступило бы время стабильности, покоя, благоденствия, сбора урожаев. Но маятник не остановим.

Тоталитарная система предполагает лидера, вождя, демиурга. Дела важнее слов.

Порядок, дисциплина важнее свободы. Мы — знамя, мы — светоч, мы — надежда всего прогрессивного человечества, мы — лучше всех. Идея, которую вынашивает вождь, важнее людей.

Гуманизм перестает быть абстрактным, а становится конкретным и именно нашим, соответствующим идеям вождя. Противники сметаются с пути, тюрьмы полны, палачи востребованы.

Люди, простые люди любят тоталитарный режим, внутри него они чувствуют себя в безопасности. Границы закрываются, страна отгораживается от остального мира «железным занавесом» и на международном уровне становится похожей на танк.

Патриотизм ценится превыше всех иных человеческих проявлений, страна называет себя с большой буквы Отчизной,