Прошло больше пятидесяти лет. Я никогда не любил Жюля Верна и могу подробно рассказать почему. При необходимости. Его капитан Немо, как и вообще индусы, тоже никогда не вызывал во мне восторга, хотя — да, конечно, скорее всего именно его надо было назначать заведующим клуба знаменитых капитанов.

Капитан Григорьев — совок, стукач и интриган, давно перестал быть для меня примером хорошего человека. Ну и кто же?

Книга Свифта всегда и до сих пор одна из самых любимых моих книг, Гулливер — безусловный и наилучший из героев. Среди капитанов ему просто нет равных.

Светлана любила песенку Пипиты из оперетты «Вольный ветер» Дунаевского:

Чертову дюжину детишек

Растила в доме матушка моя.

Ровно шесть девчонок,

Ровно шесть мальчишек,

И один чертенок — это я.

Слышала я еще с пеленок,

Говорила вся моя родня:

Это не ребенок,

Это дьяволенок,

Про чертенка —

Значит, про меня.

Да я всегда была

Пипита дьявола,

Пипита дьявола,

А дьяволы не любят унывать.

Пипита, ну не спи же,

Стыдно спать!

Да я всегда была

Пипита дьявола,

Пипита дьявола,

Я дьяволом была всегда,

А дьяволам, а дьяволам

На все плевать.

И пела ее как о себе. Как-то я, чтобы поддразнить ее, сказал: «Пи-писька дьявола». Света очень разозлилась.

Внешне Светлана не была красавицей. Не в длине ног дело. В моей молодости ноги у девушек были заметно короче, и никого это не останавливало. Ни парней, ни самих девушек. В одном теоретическом разговоре мой знакомец медик-студент даже высказал формулу:

— Какое вообще дело до того, какие у девушки ноги? Они все равно отбрасываются.

Светловолосая, крепенькая, можно сказать, спортивная, дружить, водиться с ней было почетно. Она была самой умной, начитанной, бойкой и языкастой.

Часто говорят о девушках, что, мол, с острым языком, или язык в колючках, я и сам таких много встречал. Но с моей сестричкой никакого сравнения. Язык острый, определения меткие, запоминающиеся, язвительные. Великолепная память, очень начитанная… и… и… что-то нужно сказать, добавить. Ум. Быстрый, сметливый, но, может быть, по-женски не глубокий, не последовательный ум. Как говорила мартышка из сказок Гриши Остера (кстати, еще одного моего не близкого знакомца, через три поколения выходца из того же крымского лито):

— Я не могу думать одну и ту же мысль два раза.

Была в ней еще одна особенность, которую я более ни у кого не встречал. Иногда ей задавали вопрос о значении какого-нибудь не слишком популярного слова:

— Свет, а что такое прострация?

Вместо ответа она моментально садилась на что попало, делала вид полусонного человека и еще как бы сплевывала на сторону. И такое я видел несколько раз. В логике определения без слов, способом показа, демонстрации называются остенсивными. Есть понятия, которые иначе трудно определить. Большинство людей, если у них спросить, что такое винтовая лестница, крутят около своего лица указательным пальцем, потихоньку вздымая его. А если спросить, что такое гибкость, вместо слов люди показывают, как двумя руками сгибают прут. Попав к людям, говорящим на незнакомом языке, мы автоматически переходим на язык остенсий. Прочитайте Миклухо-Маклая, его первую встречу с папуасами. Еще с младенцами, не умеющими говорить, волей-неволей приходится говорить на языке жестов. Но так, среди своих, я лично не помню, чтобы я хоть раз в жизни что бы то ни было определил остенсивно.

Ум у сестры острый, но более, чем нужно, язвительный, даже хищный, то есть обращенный вниз на людей, на зрителей, на окружающих, а не на высокое, на ситуации и предвосхищения.

Конечно же, она сочиняла стихи. На лито не ходила, но, видимо, показывала их Жоре Самченко. Показывала и мне. Я с напряженным ожиданием вчитывался в написанные ею строки, пока не обнаружил такой образок: «Одутловатый язык воды».

Мы со Светланой исключительно друг на друга были похожи. Внешне. За вычетом моего косоглазия и того, что она все-таки девушка. Или даже без этого последнего вычета. Как-то я по приглашению старшего брата отца, дяди Левы, приехал в его областной центр, раза в три, а то в четыре побольше нашего Симферополя. А до меня там уже побывала Светлана. Стою я как-то внутри квартиры, заходит какая-то тетка. Ни разу не видел ее, даже о ней не слышал. У нее сразу спрашивают: «Кто это?» — и указывают на меня. Она и секунды не сомневалась:

— Это Светлана.

Посовестилась хоть бы: на мне же штаны с ширинкой. Позже, когда по неведомой причине, а может быть, потому что я был, побывал уже в лагерях, Света перестала меня стесняться и стала знакомить со своими друзьями. Одна ее подружка, впервые увидев меня, закричала: «Ну уж ваш батя не открутится. Одним штампом делано, одного мастера работа».

К этому времени наш папа давно уже ни от чего открутиться не мог.

То, что я хочу сейчас написать, видимо, более всего огорчит, разозлит Светлану. Мы с ней и психологически, как субъекты очень похожи. Мы с ней как два катода. Или как два анода. В ней даже больше ярости и нетерпимости. Больше задиристого, чем во мне, безжалостного, мужского.

По сравнению с ней я помягче, несколько анемичен (особенно сейчас).

Когда я думаю о себе, даже и в сравнении с другими людьми, то я непримиримый, яростный, неостановимый (как определили меня совершенно порознь, даже и не зная друг о друге, двое моих учеников). Но в сравнении с сестрой я добр, податлив, мягок, уступчив.

Один из самых известных ныне в России философов, когда-то ее близкий друг, а потом на многие годы мой лучший друг Саша Н. сказал о Светлане:

— Любой человек пребывает в паническом восторге от твоей сестры в первые полчаса знакомства. Но уже к концу второго часа она утомляет, а после четырех часов знакомства начинаешь ее ненавидеть.

Так можно охарактеризовать и меня, просто числа возрастут. Говоря о себе, я иногда защищаюсь цитатой из Марины Цветаевой. Применимо и к Светлане:

— Ненасытностью своею перекармливаю всех.

Мне кажется, сама Светлана сформулировала бы причину нашего внутреннего сходства тем, что в детстве она доминировала надо мной, вылепила меня по своему образу и подобию. И в этом есть изрядная доля правды. Я полюбил Маяковского потому, что этого