Возвращение оказалось если не триумфальным, то достаточно шумным. «Замок» вышел в финал «Хьюго», принес Сильвербергу премию журнала «Локус» и до сих пор чаще всего переводится на другие языки. Этому, однако, предшествовала почти двухлетняя работа, причем только на сбор материала у автора ушло полгода: с методичностью, выработанной за годы в научно-популярной литературе, писатель составлял список художественных, фольклорных и исторических сюжетов, отсылки к которым планировал использовать в новом романе. Потом настал черед географии, экономики, политического и социального устройства вымышленного мира. Это стало для Роберта настоящим вызовом, ничего подобного Сильверберг еще не писал. Действие романа должно было разворачиваться на большой планете, размеры которой в разы превышают площадь Земли, населенной миллиардами людей и несколькими нечеловеческими расами, в мире, чья письменная история насчитывает как минимум четырнадцать тысяч лет, в котором магия и технология переплелись настолько тесно, что уже не различишь, где заканчивается одно и начинается другое.

В «Замке лорда Валентина» Сильверберг создал пышную барочную картину, как никогда богатую героями второго плана и второстепенными сюжетными линиями, намеками и аллюзиями, вполне завершенную, но в то же время оставляющую ощущение недосказанности. Маджипур настолько велик и разнообразен, что в общую канву можно до бесконечности вплетать новые узоры без всякого ущерба для целого. За следующие тридцать с лишним лет писатель создал немало внецикловых рассказов и романов, научно-фантастических, исторических и научно-популярных книг, пополнил свою коллекцию наград еще одной «Небьюлой» и еще одним «Хьюго», но раз за разом возвращался на Маджипур, чтобы добавить несколько штрихов и рассказать пару новых историй.

Грандмастер

Несколько раз в десятилетие Американская гильдия писателей-фантастов, Science Fiction and Fantasy Writers of America, называет самого заслуженного и самого уважаемого старейшину этого своеобразного литературного профсоюза. В 2003 году Грандмастером был признан Роберт Сильверберг – вслед за Айзеком Азимовым, Артуром Кларком, Клиффордом Саймаком, Робертом Хайнлайном и другими классиками старшего поколения, начавшими свою карьеру еще до Второй мировой войны.

Но дело не только в выслуге лет: Сильверберг действительно знаковая фигура, живой символ целой литературной эпохи. Он из тех писателей, которые перекинули мостик между олдскульной научной фантастикой Золотого века и современной НФ, полноценной литературой для взрослых. Из тех, кто дебютировал в послевоенном «палпе», оказался на острие прорыва в эпоху Новой волны, преодолел кризис 1970-х и заложил основы для нонконформистской фантастики конца XX – начала XXI века. На самом деле писателей, проживших несколько жизней одна за другой, не так уж и мало: Дж. Г. Баллард и Харлан Эллисон, Брайан Олдисс и Филип К. Дик, Майкл Муркок и Джон Браннер… Но только Сильверберг горел так ярко, что в буквальном смысле сжигал себя дотла – и раз за разом возрождался из пепла, начиная все заново.

И он однозначно заслуживает уважения – независимо от того, как вы относитесь к его книгам.

10.01.2020

Джеймс Грэм Баллард: Здесь был Баллард

Джеймс Грэм Баллард – полноправный гражданин нескольких непересекающихся миров. Один из главных идеологов британской Новой волны, навсегда изменившей представление о границах дозволенного и запретного для представителей «легкомысленного жанра». Крупная фигура в британской контркультуре шестидесятых – семидесятых. Автор романов «Империя солнца» и «Автокатастрофа», экранизация которых стала важной вехой в истории мирового кинематографа. Однако уникальность Балларда даже не в универсальности как таковой. В каждом из этих миров он громко заявил о себе, оставил заметный след – связав воедино вселенные, даже не подозревавшие до поры до времени о существовании друг друга.

Город контрастов

Классик британской литературы XX века Джеймс Грэм Баллард родился далеко от воспетых романтиками зеленых холмов Англии: он появился на свет в довоенном Китае, в главной больнице Шанхая 15 ноября 1930 года. Первое десятилетие своей жизни будущий писатель провел в европейском анклаве, в большом доме, окруженный заботой многочисленных китайских слуг, под присмотром няньки из числа русских эмигрантов, бежавших на Дальний Восток от революции. Отец Джима, Джеймс Баллард-старший, директор Китайской ситценабивочной и красильной компании, шанхайского филиала Ассоциации красильных компаний, целые дни проводил на фабрике, мать Эдна играла в бридж, устраивала коктейльные вечеринки и ездила за покупками – эту отстраненность писатель не смог простить родителям до конца своих дней.

Воспоминания о Шанхае тридцатых, мультикультурном, шумном, ярком и по-детски жестоком городе, остались с Баллардом на всю жизнь. В своей последней, автобиографической, книге «Чудеса жизни» («Miracles of Life: Shanghai to Shepperton, an Autobiography») писатель признается: «Шанхай представлялся мне волшебным местом, самородной фантазией, оставляющей позади фантазии моего маленького ума. Здесь повсюду открывали странные и несовместимые зрелища: роскошный фейерверк, устроенный ночным клубом, и тут же броневики шанхайской полиции, врезающиеся в толпу митингующих рабочих, или армия проституток в меховых шубах перед “Парк-отелем”… Все было возможно, все покупалось и продавалось. Это во многом напоминало театральные декорации, но в то время было реальностью, и, думается, бо`льшая часть написанного мной – это попытка воскресить тот город не только в памяти»[21].

Мало что изменилось для шанхайских европейцев и после 1937 года, когда Китай вступил в войну с Японией и потерпел поражение, несмотря на серьезный перевес в живой силе. Мир экспатов сдвинулся с места только в конце 1941-го, после Пёрл-Харбора: начались конфискации имущества и аресты подозрительных лиц, а на ситценабивочную фабрику назначили японского управляющего.

«Зрелище коренных перемен и беспорядка впервые внушило мне вкус к сюрреализму будничной жизни, хотя Шанхай и раньше был достаточно сюрреалистичным», – рассказывал писатель. Британская империя ничем не могла помочь своим детям, запертым в оккупированном городе: залогом веры Балларда-старшего в победу стали не столько радиопередачи с родных островов, сколько настенная карта СССР, на которой он с 1942 года отмечал «мучительно медленные» изменения линии фронта.

По мере того как продвижение стран «оси» на европейском и азиатско-тихоокеанском театрах военных действий замедлялось (и в итоге вовсе остановилось), оккупационные власти все сильнее затягивали гайки. В марте 1943-го, вскоре после уничтожения японского конвоя в море Бисмарка, англичан и американцев, оставшихся в Шанхае, посадили на автобусы и отправили в Лунхуа, концентрационный лагерь для интернированных лиц, расположенный в нескольких десятках километров от города.

Читателям, выросшим на свидетельствах о немецких лагерях уничтожения, это может показаться парадоксальным, даже шокирующим, но два с половиной года, проведенные в концлагере, стали едва ли не самым ярким событием в жизни Балларда. Никаких газовых камер, печей