– Тебе кажется.

– Я же вижу – тебя что-то мучает…

– Ничего меня не мучает.

– Не бойся, я постараюсь помочь.

– Не надо мне помогать.

– Будешь себя так вести – разговора не получится.

Она заплакала:

– Вы с Изой счастливые – замуж вышли, а я?

– Ты что – завидуешь? Тебе ещё рано. Успеется – выйдешь!

– Рано? Осенью уже восемнадцать стукнет!

– О замужестве в 18 я и не думала!

– Сейчас другое время.

– Понятие совершеннолетия остаётся и сейчас.

– Я уже не ребёнок…

Открылась дверь, и вошла мать. Мы замолчали, ожидая, когда она выйдет.

– Что затихли? Продолжайте.

– Оставь нас, мама, – попросила я.

– Ты что – не видишь, что она беременная? – враждебно, без всякого перехода ляпнула она. – Ещё и не признаётся! Как будто это скрыть можно?

– Это правда? – уставилась я на поникшую Женю.

– Правда, – горько заплакала она.

– Так бы сразу и сказала, – тут же смягчилась мать, – а то отнекивается.

– Женечка, милая, тебе же учиться надо! – присела я перед нею на корточках.

– Надо…

– Он славгородский?

– Нет, в Славгороде только учится.

– Вместе с тобою?

– Нет, в агрономическом техникуме.

– Сверстник?

– На восемь лет старше.

– Не надо, мама, ругаться. Надо подумать, что предпринять. Ты рожать намерена?

– Мне же учиться надо! – так горько завыла она, что стало не по себе.

– Пойми – скоро будет не скрыть! – убеждала я.

– Мне на улицу выйти стыдно…

– Он согласен жениться?

– Сказал, что женится.

– А ты согласна замуж?

– Не знаю.

– Женечка, он же, наверное, нравится тебе? Если бы не нравился, этого не случилось бы!

– Да, нравится, – неуверенно произнесла она, – только я… не хочу замуж.

– Тогда аборт надо делать.

– А где?

– Можно в Барнауле.

– В Барнауле я согласна: никто ничего не узнает, – и мы отправились спать.

Наутро Женя сама возобновила щекотливую тему. Мы с матерью возились на летней кухне, когда она тихо вошла и виновато примостилась на скамейку.

– Я боюсь…

– Тогда, Женечка, надо с женихом знакомиться – другого варианта нет.

– Я согласна на свадьбу.

Мать после долгого молчания загоревала:

– Опять русский. Да неужели на всём белом свете ни одного немца не осталось? Зря детей нарожала – нация выводится. Дедушка Сандр, думаю, не одобрил бы внуков своих.

– Так он же немец! – усмехнулась Женя.

– Не-е-мец?! – радостно загорелась мать. – А фамилия?

– Гартман, Виктором зовут.

– Нет, Гартманов у нас в селе не было. Не католик, значит, – лютеранин. Но ничего. Хорошо хоть, что немец. А как познакомиться? Он где живёт?

Женя назвала село, находившееся недалеко от нашего. Неделя ушла на переговоры, как и где устроить свадьбу, – жених и его родители были согласны. 17-летняя статная невеста рядом с 25-летним худощавым и невысоким женихом смотрелась царственно, гости любовались ею и восхищались. Так Женя, рано вышедши замуж, закончила педучилище с маленьким сыном на руках. Как и меня, её наставляли поговоркой прадеда Ивана:

– Жизнь – что простокваша, в ней больше кислого. В жизни вообще больше кислого и горького, но опускать руки нельзя. Чем пассивнее человек, тем больше будет кислого и наоборот.

Неожиданно к родителям приехала моя школьная подруга Аза, что закончила топографический техникум, – в селе жил её дядя. Она одобрила мой выбор, («воспитанный и интеллигентный – не то, что наши деревенские») и поинтересовалась:

– Слышала новость про Эрику Георгиевну?

– Я давно в Родино не была, никого не видела, так что ничего не знаю.

– Умерла она.

– Эрика Георгиевна!? Умерла? – остолбенела я. – Она же совсем ещё молодая! Сколько ей – тридцать четыре?

– Смерть никого не щадит.

– А причина?

– Рак щитовидной железы.

И вспомнилась нежная, хрупкая и деликатная учительница. Не умела кричать…

– И долго болела?

– Год к постели была прикована, в последнее время с матерью жила – не работала.

– Так и не вышла замуж? – удивилась я.

– За кого ей в Родино выходить было? Говорят, незнакомца любила…

– Незнакомца? – растерялась я и вспомнила, как однажды в один из жарких майских дней в толпе смеющихся учителей подходила она в лёгком крепдешиновом платье к школе, где со мной на крылечке стоял учитель из Степного Кучука. Будто узнав хорошего давнего знакомого, она вздрогнула, засветилась и, не отводя удивлённого взгляда, замедлила шаг. Он напружинился и устремился к ней. Немая сцена тянулась… Спохватилась, устыдилась, взглянула на меня, решительно ускорила шаг и, загадочно улыбаясь, поднялась вместе с другими на крыльцо. Поравнялась с нами, улыбнулась, ещё раз смело взглянула ему в лицо и прошла в здание.

– Кто такая? – спросил изумлённый учитель.

– Моя «классная», математику преподаёт.

– Давно работает?

– Второй год после вуза.

– Какая красивая!

– Показалось, вы знакомы.

– Нет, не знакомы. Почему я её на совещаниях ни разу не видел? – и двинулся за толпой.

«Познакомятся», – подумала я, спускаясь со ступенек.

Отошла от воспоминаний и пожалела:

– Как жизнь несправедлива! Красивая была, молодая, добрая…

– Девчонки два или три раза ездили к ней, навещали. Она всё тобою интересовалась, о тебе расспрашивала… Они даже обиделись: «Всё о ней да о ней, а она ни одного письма не написала!»

– А о чём спрашивала?

– Где ты? Как устроилась? Убеждала, что ты хорошая.

От горечи за свою чёрствость я заплакала – не нашла возможности встретиться, а обо мне помнили…

– То работа, то учёба – никого не видела, – сквозь слёзы оправдывалась я. – Теперь вот ребёнок, муж. Опять некогда.

Валентин помогал родителям – поливал, полол, туалет новый поставил. Мама восхищалась:

– Чувствует себя полноправным членом нашей большой семьи! Люблю его уже, как родного сына!

Непонятный бунт

Пока находилась я в декретном отпуске, на место Ивана Петровича прислали директора, но к концу учебного года с работы сняли и его. Осуждённым запрещалось чифирить и пить, но он проносил и втридорога (а, может, и в десятьдорога) продавал в зоне чай и водку – то, с чем боролось начальство. Хотел, видно, легко разбогатеть…

Новый директор, красивый пятидесятилетний мужчина, обновил коллектив двумя молоденькими учительницами и с одной из них завёл роман. Любовные упражнения в кабинете не остались в секрете и очень скоро стали достоянием учеников, которые дежурили за дверью и наслаждались недвусмысленными томными звуками.

Разговоры дошли до райОНО, и директор устроил судьбу беременной, сосватав её за освобождавшегося ученика, который согласился жениться, как только узнал о вознаграждении. Учительницу, как и полагалось, отстранили от работы «за связь с осуждённым», зато репутация директора, «порядочного коммуниста и доброго семьянина», была спасена. Через четыре месяца у учительницы с осуждённым родился «совместный» сын, что стал впоследствии копией реального отца. Осуждённый после родов вскоре исчез, предоставив одинокой мамаше заботы