третий муж – начальник Генштаба генерал армии А. Антонов. Суламифь Мессерер – орденоносец, лауреат Сталинской премии. Головкина – лауреат Сталинской премии, муж – генерал-лейтенант инженерных войск по космической тематике. Ермолаев – лауреат трех Сталинских премий, Габович – двух. Да и у Мессерера их тоже было две. Другими словами, в балетном море Большого театра курсировали мощные океанские лайнеры, и утлому катерку Плисецкой ой как сложно было лавировать среди них. Вот тут и приходил на помощь в качестве лоцмана дядя Асаф с его семитской мудростью и просто-таки апостольской выдержкой. Первый его дельный совет заключался в следующем: «Майка, не жди у театрального моря погоды. Растолкать локтями «заслуженных» тебе все равно не под силу. Придется ждать. Но не просто жди, стоя за кулисами. Выступай на сборных концертах, в рабочих и солдатских клубах, на летних площадках. Нарабатывай мастерство и опыт на публике. Она нами везде должна восприниматься одинаково». И он, умница, оказался прав на все сто.
…В этом месте позволю себе памятное личное воспоминание. В самом начале восьмидесятых годов прошлого столетия я пришел на службу в газету «Красная звезда». В 1983 году отмечался ее 60-летний юбилей. Как член комиссии по проведению праздничных торжеств, я обратился к Плисецкой с просьбой принять участие в концерте, посвященном юбилейной дате. К тому времени наши отношения с балериной уже позволяли, как я полагал, подобную просьбу. Майя Михайловна мягко, но весьма решительно мне отказала:
– Мишенька, милый, не только к вам, но и на любое иное подобное мероприятие я уже не ходок по соображениям принципиальным. Но прежде всего потому, что еще в молодости я нахлебалась этих сборных солянок по самое некуда. И тогда еще дала себе зарок: никогда больше в них не участвовать. Так что поймите и извините.
Из воспоминаний Плисецкой: «А публика там была замечательная. Плохо одетая, «отоваривавшаяся», евшая по карточкам, недоумытая, но жадная до малейшего проявления искусства, шедшего с убогой доморощенной сцены. В этих концертах и были мои первые «бисы» Лебедя. Публике я нравилась. Успех всегда был большой, хлопали долго и дружно. И вскоре от устроителей концертов приглашений было множество. Я тоже начала спешить, беря по 3–4 концерта в свободный от театра вечер. Успевала после сцены снять лишь свою белую пышную пачку, на балетное трико обувала валенки. Дело было зимой, а на лебединые перья повязывала теплый платок из грубой шерсти и сломя голову устремлялась на следующий концерт. По-спортивному говоря, я набрала на концертах немало очков, не говоря о некотором опыте».
Опыт этот сполна пригодился балерине, когда вместо дяди Асафа балет Большого возглавил выходец из Ленинграда Леонид Михайлович Лавровский. Он, к слову, привел с собой и Галину Уланову, как полагают очень многие, главную соперницу Плисецкой. Дым без огня случается крайне редко. Памятуя это, Майя Михайловна в упомянутой книге, не жалея цветов и красок, очень обстоятельно анализирует, а в некоторых случаях и препарирует свои непростые отношения с Галиной Сергеевной. Ежу ясно, что некоторое время эти две медведицы вынужденно проживали в одной берлоге. Кого интересуют детали и нюансы столь уникального соперничества – обратитесь к первоисточнику. Для меня их отношения исчерпываются следующим признанием моей героини: «Быть на сцене легкой – редкий дар. Всегда и слышишь «бряцание» балетных туфель об пол. Уланова, как я заметила, всегда танцевала второй акт «Жизели» в мягких туфлях, чтобы исключить малейшую отвлеченность от образа. На репетиции она через оркестровую яму обратилась своим тихим голосом к дирижеру Файеру: «Уберите в конце моей вариации барабан. Мне это мешает». Но дело – для меня – вовсе не в туфлях, не в барабане. Весь спектакль не покидало ощущение, что она касается пола реже, чем предписано смертным законом земного тяготения Ньютона». Не всякий гений способен на подобное признание достижений другого гения.
Как раз во времена, о которых здесь речь, в советской стране началась широкая кампания по «выдвижению молодежи». Лавровский, ни на йоту не колеблясь, сделал ставку на Плисецкую и выиграл (его протеже Уланова была на 16 лет старше. – М. З.). Станцевав мазурку в «Шопениане» – постановка Михаила Фокина, – балерина, в полном соответствии со старым штампом, проснулась знаменитой. Она еще не стала вровень с «народными и заслуженными», однако требовательная и соображающая столичная публика убедилась: в Большом театре вспыхнула новая и яркая балетная звезда. Майя за три жете[1] перелетала сцену Большого. Такие броски ногами проделывали все опытные балерины главного театра страны. Но только одна Плисецкая в пике каждого прыжка умела на какой-то почти неуловимый, но все же зримый миг задерживаться в воздухе. Создавалось впечатление, что она, вопреки гравитации, словно зависала, пренебрегая тем самым «законом земного тяготения Ньютона», который предписан смертным. Столичная публика неистовствовала. Она давно не видела подобного чародейства. На следующие «Шопенианы» балетоманы уже шли конкретно на Плисецкую.
И все же самой первой своей, по-настоящему серьезной, без преувеличения, этапной работой сама Майя Михайловна всегда полагала «Раймонду». Это балет Александра Глазунова. Либретто Мариуса Петипа и Ивана Всеволожского по сценарию Лидии Пашковой. В основу сюжета положена рыцарская легенда о любви. Романтически удачное либретто обеспечило спектаклю большую зрелищность и привлекательность для великого множества постановок как у нас в стране, так и за рубежом. Пожалуй, из всех балетов Плисецкой это действительно самое значимое, рубиконное ее достижение, ничуть не уменьшенное, не приниженное всеми последующими свершениями, триумфами и победами на сцене. Далеко ведь не случайно в своей первой и главной книге жизни Майя Михайловна посвятила «Раймонде» практически две главы, одна из которых – одноименная. Подобной чести, чтобы именем балета назвали главка книги, удостоены только «Экспромт» Чайковского, «Лебединое озеро» и «Дон Кихот». В творческой биографии балерины «Раймонда» – своеобразная «нулевая точка отсчета» между ее новой и старой эрами в Большом театре. До «Раймонды» Плисецкая станцевала: Вилису и Мирту в «Жизели»; Повелительницу дриад в «Дон Кихоте»; танец с колокольчиками в «Бахчисарайском фонтане»; фей Сирену и Виоланту в «Спящей красавице»; Машу в «Щелкунчике»; трех лебедей в «Лебедином озере»; мазурку в «Шопениане»; Снежинку в «Щелкунчике; Пиккилию в «Дон Кихоте»; невесту в «Лебедином озере»; фрески в «Коньке-горбунке»; подругу Лизы в «Тщетной предосторожности»; «Умирающего лебедя» (театр Свердловска); Нимфу в «Экспромте» (хореографическое училище); «Элегию», «Мелодию», «Пахиту» (на сцене клуба НКВД); кошечку в «Аистенке» (хореографическое училище); Фею Крошку в «Спящей красавице» (Большой театр) и Чан-Кай-Ши в «Конференции по разоружению» (хореографическое училище, 1934 год). Данные раньше этого года отсутствуют.
Думается, в высшей степени символично и то, что «Раймонду» Плисецкая потом и кровью выстрадала в победном
