Колчаковщина: Гражданская война в Сибири
Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев.
Н. Д. Авксентьев
Государственный переворот Колчака
(Рассказ корреспонденту «New York Herald»)[1].
В воскресенье 17 ноября Зензинов и я обедали у товарища министра внутренних дел Роговского. Там мы встретились с только что прибывшей через большевистскую Россию делегацией архангельского правительства, которая рассказала нам о своих испытаниях и о положении дел в Архангельске.
Было около полуночи, когда мы собрались расходиться по домам. Вдруг мы услышали в коридоре ужасный шум, и группа пьяных офицеров ворвалась в комнату с направленными на нас револьверами. Они спрашивали: «где здесь Авксентьев?».
Я вышел вперед и спросил, что им надо. Они объявили меня арестованным. Я спросил их, знают ли они, кто я, и как смеют они разговаривать так с главой правительства?
Они заявили, что действуют от имени сибирской армии и что хотя они не имеют приказа о нашем аресте, но возьмут нас силою.
Я хотел протелефонировать начальнику штаба верховного главнокомандующего, но офицеры вырвали из моих рук телефонную трубку. Они вели себя грубо и вызывающе, и мы каждую минуту ожидали, что они здесь же нас застрелят.
Затем Зензинов, Роговский и я были выведены на улицу, где нас ждало около 300 вооруженных человек, часть из которых сидели верхами на лошадях. Нас силой посадили на грузовой автомобиль. Затем мы были отвезены в штаб казачьего атамана Красильникова в Омске.
Они продержали нас здесь полчаса, здесь же мы нашли и Аргунова, другого члена правительства, который также был арестован. Нас снова окружили солдаты и повезли за город.
Мы пережили страшные мгновения, переезжая через рощу, где теми же казаками 23 сентября был убит министр сибирского правительства Новоселов. Производивший по этому делу следствие Аргунов как-раз недавно осматривал эту местность. Молчаливо мы простились друг с другом, чувствуя, что настал наш конец, но они отвезли нас дальше, в сельскохозяйственную школу, в казарму Красильникова; часть этого здания была отведена под госпиталь и передана американскому Красному кресту.
Нам отвели комнату, поставив внутри и снаружи ее стражу. Эта стража предупредила нас, что, если мы подойдем к ним близко, она будет стрелять в нас. Поведение офицеров было грубое.
В сельскохозяйственной школе мы находились до вторника, когда к нам явился человек в штатском и сообщил нам первые новости о произведенном государственном перевороте. Он показал нам газетное сообщение о происшедших переменах, и мы узнали об измене Вологодского, о назначении диктатором Колчака.
Пришедший к нам человек заявил, что он является представителем правительства, и предложил нам на выбор одно из двух: арест со всеми возможными из него последствиями, т.-е. возможностью быть убитыми, как Новоселов, или изгнание за границу. Правительство хочет знать, что мы выбираем.
Я ответил, что предложенный нам вопрос является странным. Мы находимся во власти людей, совершивших над нами насилие и имеющих возможность делать с нами все, что пожелают. При таких условиях трудно говорить, о том, что мы предпочитаем, но мы предпочитаем быть свободными за границей, чем находиться в тюрьме в России.
Позднее мы узнали, что пришедший к нам человек был капитан Герке, начальник штаба Красильникова.
Через несколько часов министр юстиции Старынкевич сообщил нам, что мы свободны, что наш арест был незаконным деянием, и совершившие его будут преданы суду.
Мы полагали, что законное правительство, противозаконно подвергнутое аресту и теперь освобожденное, снова сделается законным правительством, но это было не так. Наши товарищи по временному всероссийскому правительству (генерал Болдырев и Виноградов) подали в отставку, а совет министров изменил нам. Министр юстиции Старынкевич сообщил нам, что он только что узнал о нашем местопребывании, иначе мы были бы освобождены гораздо раньше, — но это была неправда. От офицеров мы узнали, что министр юстиции вместе с атаманом Красильниковым был в казармах, где мы были помещены, через два часа после нашего ареста. Все было сделано с ведома Вологодского, Старынкевича, Михайлова, Гинса, Тельберга и, конечно, Колчака, который преспокойно вернулся с фронта в день нашего ареста.
Мы заявили министру юстиции Старынкевичу, что так как мы освобождены от ареста, то желаем вернуться к себе домой, но он предложил нам остаться в казармах под охраной офицеров, так как в противном случае он не ручается за нашу безопасность. Реакционные офицеры, по его словам, могут ворваться к нам домой и убить нас, правительство жене может допустить этого убийства.
Мы настаиваем на том, чтобы вернуться домой, если же правительство заинтересовано в нашей безопасности, — оно может охранять нас там. В конце концов мы были отвезены ко мне домой, и к нам в виде охраны были прикомандированы три офицера из отряда Красильникова. Мы вернулись домой около 6 часов вечера, и, когда стало известно в городе о нашем освобождении, многие приходили повидаться с нами — наши друзья, наши знакомые, кое-кто из чехов.
В 9 часов вечера нам сообщили, что мой дом окружен солдатами. Я протелефонировал министру юстиции, спрашивая его, что это все означает: свободны мы, наконец, или находимся под арестом? Офицеры заявили нам, что все это необходимо в интересах пашей безопасности.
Около часа ночи меня разбудили. Пять или шесть офицеров снова ворвались в мой дом под предводительством капитана Герке с направленными на меня револьверами. Они подвергли меня допросу, спрашивая, кто приходил вечером видеться со мной и с какой целью? Я выразил желание протелефонировать министру юстиции, но Герке сначала не хотел мне этого позволить. Затем я все-таки добился Старынкевича по телефону и спросил его: «Что все это значит? Если мы свободны, какое право имеют эти офицеры врываться в мой дом и нарушать мой покой и что предполагает в связи с этим делать министр юстиции?»
Старынкевич был несколько сконфужен. Узнав о ночном визите офицеров, он начал оправдывать последних, объясняя их поведение результатом нервной атмосферы, царящей среди офицеров. После этого офицеры ушли.
На следующий день, в 11 часов утра, явился в сопровождении офицеров Старынкевич и заявил нам, что мы снова арестованы по распоряжению Колчака, и если мы не желаем оставаться в тюрьме со всеми вытекающими из этого последствиями, то мы должны быть высланы за границу. При этом он заявил, что мы должны быть готовы к отъезду немедленно.
Наш дом был снова окружен солдатами. Никому не было позволено посещать нас, а нам было запрещено разговаривать по телефону. Около 5 часов вечера явился товарищ военного министра Хорошхин и управляющий министерством иностранных дел Ключников.
