Ругнувшись, полицай объявил, что теперь дети будут носить воду из реки.

– Сегодня дежурите ты, ты и ты. – Он ткнул пальцем в Витю, Веру и рослого Лёньку. – Каждый в руки по два ведра – и вперёд. Ну!

Все бросились врассыпную, а те, на кого указал Секушенко, зашагали к вёдрам.

Вера поймала на себе сочувственный взгляд Вити.

– Тяжело тебе будет, – сказал он, подавая ей коромысло. Сам подлез под другое и нацепил на него вёдра.

– Чего топчетесь? – рыкнул Секушенко, и дети, запинаясь, поспешили к реке. Уже вслед им он крикнул: – Чтобы полные принесли! Не то огрею!

Когда поднимались от Сожа по скользкому берегу, Лёнька сквозь зубы прошипел:

– Я им в это ведро сейчас… плюну!

– Не дури, – остановил его Витя, – полицай, небось, из-за кустов наблюдает. Мы, знаешь, сколько вчера караулили, пока… Этим гадам от твоего плевка ничего не будет. А полицай не станет дожидаться, пока ты поднимешься, чтобы отлупить. Как даст очередь из автомата – так и всё. Мамку свою пожалей.

Лёнька засопел, но плевать не стал.

Однако немцы всё равно придрались: в Лёнькином ведре им показался песок, а в Верином действительно плавал берёзовый лист. Воду из этих вёдер Секушенко выплеснул детям под ноги. Из остальных – слил в котёл. И снова отправил Веру, Витю и Лёньку на реку.

Больше воду полицай не выливал, но спускаться и подниматься снова пришлось ещё не раз.

– Им и правда столько воды нужно? – спросила Вера, на ходу сдвигая тяжёлое коромысло с натёртой шеи на плечо. – Или они специально нас гоняют?

– Всего им мало, – буркнул Витя. – Поработить хотят всех.

Ведро потянуло Веру назад.

– Но ничего у них не выйдет, – уверенно сказал Лёнька. – Наши победят.

То ли после его слов, то ли сама – Вера справилась с коромыслом, поймала равновесие и продолжила подниматься.

– Свободны, – рявкнул Секушенко, когда дети в очередной раз принесли воду на кухню. – Но через два часа чтобы были тут. К обеду вода тоже нужна.

Вера едва дошла домой. Её качало. То влево, то вправо. Будто она всё ещё тащила полные вёдра. Спина ныла. Но больше всего беспокоила шея.

Мать взглянула и заохала.

– Красное всё какое! Деточка, ты в следующий раз не по полному ведру набирай, а по половинке.

– Ага. – Вера размазала по щеке слезу, выкатившуюся от того, что поняла: следующий раз – это всего через пару часов. – Полицай, если увидит, так дубинкой…

Мама вздохнула и обещала что-нибудь придумать.

«Пойдёт к…» Вера старалась даже мысленно не произносить имени Секушенко. «Дядя Володя» – так они с братом звали его, пока тот не пошёл в полицаи. А теперь что получается?

Володя – её брат, который сейчас на фронте, и предатель сосед – тоже? Это не укладывалось в голове. «Пойдёт к… нему и будет за меня просить? А если он и её – дубинкой?»

Вера поплелась к маме, чтобы попросить: не надо никуда идти. Та сидела за швейной машинкой.

– Пошью тебе мешочек, – сказала она. – Под коромысло подложишь… Завязочки пристегаю, чтобы не сползал. И легче будет. А то что это – до мяса кожу стёрла.

С тряпочным мешочком и правда было проще. К тому же после первого похода Веру заменили на соседского мальчишку.

Усатый немец, готовивший на кухне, пока никто не видел, сунул Вере в карман пару оладий, завёрнутых в бумагу, и она вприпрыжку побежала домой.

В Палестину

По утрам на траве уже белел иней. Но теперь он растаял. Вера шла от тёти Настасьи, бережно неся в пригоршне два яйца. У Лапенковых осталась всего одна курица, которая никак не хотела нестись.

Мама лежала дома, с трудом поднимаясь для самого необходимого. Немцы избили её сапогами по животу, когда она не хотела отдавать кур, а потом сами переловили всех птиц. Только одна каким-то чудом ускользнула и забилась между забором и бочкой. Там её вечером и нашёл Толя. Теперь он и Вера смотрели за хозяйством и готовили на мать и деда.

Вера споткнулась о камень. Яйца выскользнули из рук, но девочка, сама удивляясь своей ловкости, сделала шаг, другой и поймала их прямо на лету.

– Верочка! – услышала она голос Мэйси. – Мы едем в Палестину! – подруга задыхалась от радости. – Нас собрали и сказали, что повезут туда. Я попрощаться.

– Уезжаешь? – спросила Вера, чувствуя одновременно радость за подружку и сожаление о предстоящем расставании.

– Да! – подпрыгнула та. – Мы идём пешком до станции. А там, в Кричеве, нас посадят на поезд, и поедем в Палестину.

Вера, держа в каждой руке по яйцу, обняла подругу. Кто теперь будет ездить после неё на машине с боровиками в детском саду? Кто ещё с такой радостью будет кричать «Верочка!», когда её увидит?

– Вы уже собрались? Подожди. Я провожу. Только яйца домой занесу, Толе отдам.

Но хозяйство есть хозяйство: оказалось, что надо ещё убрать навоз за Зорькой и подмести двор. Поэтому Вера задержалась. Когда она наконец выбежала за калитку, Мэйси уже не было. Зато с выпученными глазами по дороге бежал Боря.

– Верка, слышала, там евреев гонят? Они с нашитыми звёздами идут. Белыми, шестиконечными. Под конвоем. Так Лёнька сказал. Побежали смотреть!

Вера оживилась.

– Куда?

Боря махнул рукой.

– Оттуда он прибежал. Сам, видно, испугался. А я не боюсь. Ну ты со мной? Ещё догоним.

Вера кивнула, и они помчались по дороге.

Бежать пришлось долго, но вот вдалеке показалась колонна. И куда-то скрылась.

– Куда они подевались? – спросила Вера, останавливаясь. – Подожди, я отдышусь. А потом побежим. Надо догнать. Там Мэйся. Мы не попрощались.

Вдруг со стороны рва, где раньше добывали торф, раздались автоматные очереди.

Вера и Боря переглянулись. «Тр-р-р-р-р!» «Тр-р-р-р-р!» Одна очередь переходила в другую. «Тр-р-р-р-р-р-р-р!» Замолкала и начинала снова противно и страшно плеваться: «Тр-р-р-р-р!»

– Мэйся сказала, что их в Палестину повезут, – упавшим голосом сказала Вера.

– Давай домой! – толкнул её Боря и побежал обратно.

– А как же Мэйся? – крикнула ему Вера.

Боря остановился.

– Ты что, не слышишь, что там? – хмуро спросил он, указав в сторону, откуда доносилась стрельба.

Вера молча стояла, не решаясь повернуть назад.

– Завтра туда сходим, – торопливо сказал Боря.

Вера была уверена в нём, но на всякий случай спросила:

– Обещаешь?

Боря коротко кивнул.

Шоссе Москва – Варшава

У Веры на морозе