– Попался! – Он посмотрел сверху вниз на Борю и в тот же миг вскинул брови: – Клюёт! У тебя клюёт! Тащи!

Боря потянул за ветку и вытащил серебристую рыбёшку. Та пару раз трепыхнулась и – плюх! – сорвалась в воду.

– Рази-и-иня, – протянул Толя. – Давай сюда удочку! А сам не стой – лягушку бери и привязывай.

Вера с удивлением смотрела, как недавние спорщики меняются местами.

Когда стемнело, в ведре плавали три почти плоские, напоминавшие ивовые листья, рыбки, а по дну ползали три рака. В свете луны их было хорошо видно.

– Смотрите, у вас поровну, – улыбнулась Боре Вера.

А Толя похлопал его по плечу:

– Молодец!

К убежищу они пришли поздно. Мама волновалась.

– Витя уже давно дома! – начала она и вдруг осеклась: – Не дома, но на месте. Хвороста набрал и вернулся. Давайте быстро внутрь! Рассветёт – разожжём костёр и сварим уху, – увидев улов, смягчилась она.

Однако к утру в ведре остались одни раки: Муська, Мурка и Бася постарались. Как будто им птичек да мышей мало!

Зато раки оказались – пальчики оближешь! Брошенные в алюминиевую кастрюлю с кипящей на костре водой, они покраснели и минут через десять были готовы. Толя, Боря и Вера ели шейки, которые только назывались так, а на деле были хвостами. Взрослым и Лиде с Витей досталось по клешне. Ещё одну бросили Шельме: очень уж жалобно она смотрела.

Пироги

Река и корова не позволяли сильно голодать, но темнота угнетала, и неприятно пробиралась под одежду сырость. Вера держалась, а вот Толя и Витя раскашлялись.

Мама решила пойти в город – разузнать, можно ли уже возвращаться в дома. Утро стояло погожее, и Вера напросилась идти с ней.

Вдоль дороги стояли пушки. Слышалась резкая, шипящая, чужая речь. Солдаты в немецкой форме шныряли туда-сюда: один нёс за горло двух кур, другие тащили ящики для патронов, третьи, распахивая калитки наотмашь, входили во дворы.

Вера прижалась к маме и думала только о том, как бы поскорее оказаться дома. Тогда бы она её уговорила: пусть та сама сходит за дедом и братом. Уж больно непривычно и страшно было идти по городу, занятому немцами. Чериков был по-прежнему родным, но одновременно стал и чужим.

Может быть, мама думала о том же? Она, словно тень, проскользнула в отпёртую калитку и направилась к дому. Но, открыв дверь, резко остановилась. Вера уткнулась в её влажную от сырости юбку. Дома топилась печь. А возле – стоял спиной к ним немец. Рядом с горкой румяных пирогов. Запах выпечки мгновенно пробрался Вере в нос и будто наполнил и согрел её изнутри. Но Вера не отрывала взгляда от плечистой, таившей угрозу, фигуры немца.

Тот сделал несколько широких шагов и скрылся за углом. Мама сразу подлетела к горке пирогов – бесшумно, как по воздуху, и смахнула половину в стоявшую тут же плетёную кошёлку.

Быстро развернулась и глянула на Веру. По этому взгляду девочка поняла, что надо уносить ноги, и помчалась прочь, оглядываясь на спешащую следом маму.

Они побежали через дорогу куда глаза глядели – в картофельное поле. И тут услышали стрельбу.

– Ложись! – крикнула мама, и Вера на бегу нырнула в ботву с белыми и лиловыми цветками на верхушках.

Выстрелы не стихали.

– Мамочка! Ты где? – Вера боялась поднять голову.

– Дочечка, любенькая, – донёсся взволнованный голос, – прижмись к земле, чтобы пуля немецкая нас не захватила. Вон как из автомата строчит!

Вера вслушалась в частые выстрелы, и её затрясло: по ним с мамой стреляли первый раз. Первый раз хотели убить. Но ведь они сами… Нет, не так! Это немцы захватили их дом, город, родину, вынудили их прятаться, жить в лесу. Фашисты заслуживают не только того, чтобы у них пироги своровали!

Вера попыталась продолжить свою мысль, но не смогла: чего заслуживают немцы? Смерти? Если они враги, то да. А все немцы – враги? Все они – фашисты? Хоть она и не была уверена, но мысленно прокричала: «Конечно!» Лучше быть уверенной, чем лежать в растерянности.

Вера верила и не верила самой себе. Зачем одни люди приходят убивать других? Потому что им этого хочется? По приказу? А может, и так и так? Или всё-таки нет?

Вера зажмурилась, чтобы мысли прекратили мелькать в голове. И, кажется, это помогло, хотя и ненадолго. Пролежав в ботве до темноты и совсем проголодавшись, девочка нашла ответ: захватчики должны получить по всей строгости, и накажут их наши солдаты. Слово «накажут» казалось Вере слишком невоенным и мягким, но другого она подобрать не могла.

– Идём, – будто прошелестел мамин голос. От неожиданности Вера вздрогнула.

Они поднялись. Мама, прикрывая подолом юбки кошёлку с пирогами, тянула Веру за руку поперёк картофельных рядов, по дороге, по тропе, ведущей к лесу.

На их пути около зениток три немца жгли костёр. Вера надеялась, что им с мамой удастся пройти незамеченными: солдаты были увлечены весёлой беседой. И тут один повернулся и крикнул:

– Матка, ком хиа! – И сделал рукой подзывающий жест.

Чудо чудное

Мелкими шажками приближаясь к немцам, Вера и мама дрожали. Женщина прятала пироги за юбкой. Девочка держалась за ручку кошёлки, сжимала её сильнее, ощущая жёсткие, кое-где обломанные и оттого острые прутики. Вера нарочно колола о них ладошку, чтобы не думать о том, что среди этих немцев может оказаться карауливший их здесь… нет, не хозяин дома, а тот, который занял их дом и хозяйничал в нём. Тот, у кого они стащили пироги. И даже не попробовали, а несут деду Григорию, Толе, тёте Настасье, Боре, Лиде и Вите. Перечисляя всех по именам, Вера немного отвлеклась от страха, но сбилась с мысли. Не попробовали… несут своим… а теперь… Вера вспомнила, и её прошибло холодом. А теперь немцы их уличат. И… расстреляют?

– Йэшсть посуд? – коряво спросил один из солдат.

Тут Вера заметила на костре между зениток котелок.

«Посуда? Зачем? Они проверяют нас?»

Мама молчала. Вера тоже решила не отвечать.

Немец, что подозвал их, зачерпнул ложкой из котелка и, попробовав, довольно прищурился и покачал головой.

«Что он хочет этим показать? Что пироги, которые мы… украли… вкусные? Что он, они все с нами сделают? Мама!» – плакала-кричала Вера, беззвучно, не открывая рта. Слёзы будто бы падали из глаз куда-то внутрь – тяжёлыми круглыми камнями.

Пришла в себя Вера только тогда, когда они с мамой подошли к