И вдруг табун расступился, пропуская невысокую лошадку. Это был жеребец, наверное, самый маленький во всём табуне. С лохматой гривой и совсем не какого-то удивительного цвета. Вовсе нет, – жеребчик оказался самой обыкновенной коричневой масти, не золотой, не блестящий, с белым пятном на лбу, похожим на расползшуюся кляксу. Наклонив голову, он подошёл к Пауле и ткнулся носом ей в руку. Остальные лошади заржали. Видимо, решено: именно этот жеребчик отвезёт Паулу к озеру Времени.

Паула страшно разочаровалась. И это её лошадь? Самая маленькая, лохматая и обыкновенная? Не красивый величественный скакун? Но какое облегчение, что хоть кто-то её выбрал! Всё лучше, чем остаться совсем без ничего.

– Хорошо, – пробормотал Баддабамба. – Очень хорошо.

– Что?

Лошади заржали, будто попрощавшись, и табун унёсся прочь. Остались только четыре лошади, выбравшие Баддабамбу, Анну Беллу, Кариссиму и Паулу. Баддабамба направился обратно к джунглям, и кони последовали за ним. Совершенно добровольно.

– Можно мне хотя бы дать своему коню имя? – заныла Паула.

– Нет, – ответил Баддабамба. – Прости, нельзя.

– Почему?

– У него уже есть имя.

– Ты его знаешь?

– Да. Мне известны имена всех цветных лошадей. И как зовут твоего… твоего коня я тоже знаю. Это знак моего уважения и признательности этим созданиям.

– Тогда скажи, как зовут моего коня.

– Ты не обрадуешься, – пробормотал Баддабамба.

– Говори уже! – потребовала Паула тоном Анны Беллы.

– Другие лошади зовут его Хромой Осьминожек.

Паула задохнулась от возмущения.

– Хромой Осьминожек?! Ну спасибо!

– Не всё то, чем кажется, – с этими словами Баддабамба ускорился, чтобы Паула больше не задавала вопросов. Она шла следом, глядя на его поблёскивающую серебром спину. Всю дорогу они хранили глубокое молчание. Паула грустила из-за обыкновенного коричневого коня. Это ощущалось как поражение, первое поражение после всех удивительных происшествий, пережитых вместе с Баддабамбой, Кариссимой и Анной Беллой. В этот день она возвращалась в крепость Фортиссимо уставшей и разочарованной.

15

Крошечный вечный ребёнок

Ежедневный ужин в шесть часов вечера все четыре месяца был для Паулы отрадой, сравнимой с погружением в ванну с приятной тёплой водой. Еда – просто объеденье! Самая любящая бабушка в мире каждый вечер готовила что-нибудь вкусненькое. Некоторые блюда были для Паулы хоть и в новинку, но такими аппетитными, будто самая любящая бабушка в мире готовила специально под её вкус.

За ужином они немного разговаривали, а после еды играли в удивительные настольные игры, которые Кариссима доставала из шкафа. Каждый раз разные.

И вот настал её последний день в крепости Фортиссимо. Паула грустила, потому что знала: больше таких вечеров не будет. Если их замысел удастся, если Паула победит на мельнице Времени чудовищного кракена, то снова проснётся на пляже в Новой Зеландии со своей семьёй.

– Я ведь всё забуду, когда проснусь в Новой Зеландии двадцать седьмого августа, да? – спросила Паула, вяло ковыряясь в еде. – В смысле, я стану тем человеком, которым была двадцать седьмого августа? А двадцать седьмого августа я не знала о вашем существовании.

– Нет, – ответил Баддабамба. – Ты действительно вернёшься в собственное прошлое. Но всё, что мы пережили вместе, останется с тобой. В твоей голове. В твоих мыслях. В твоём сердце. Это случилось. И останется случившимся.

– Это хорошо, – улыбнулась Паула.

– Опыт подобен горящему факелу, – вступила в разговор Бабушка джунглей. – Его не затушить. Даже холодной рукой забвения. Взять хоть тот день, когда я нашла Баддабамбу…

– Нашла?

– Да.

– Я думала, что Баддабамба и Анна Белла всегда здесь жили! Как и ты, Кариссима!

– Нет.

– Как же ты нашла Баддабамбу?

– Однажды вечером, выйдя за ворота, я чуть не споткнулась о соломенную корзину. В ней лежал малыш, маленький, крошечный малыш-обезьяна. Новорожденный детёныш гориллы, максимум две недели от роду. Он сладко спал, засунув большой палец в рот и причмокивая. Я внесла корзину в дом и завернула малыша в одеяло. Он открыл глаза и улыбнулся мне. Этот взгляд я никогда не забуду, Паула. Я улыбнулась в ответ. Малыш был очень милым, с глазками-пуговками. Я сразу поняла, что выращу его, воспитаю, приму как собственного ребёнка. Так и случилось.

Паула сияла.

– Но кое-что меня удивляло, – продолжила самая любящая бабушка в мире, – и поначалу очень беспокоило.

– Что?

– Малыш не рос.

– Как так?

– Он не вырос ни на миллиметр. При этом хорошо и разнообразно питался. Пил молоко, ел злаки, бананы и другие фрукты. Но не увеличивался. Совсем. Даже на волосок! И при этом казалось, что малыш не становился старше, не обучался и не развивался. Так и оставался крошечным вечным ребёнком – к счастью, очень смирным. Любил сосать палец. Это его успокаивало. Он прекрасно успокаивал себя сам. Я, конечно, тревожилась, но ничего не могла поделать. Малыш оставался маленьким.

– Ты дала ему имя?

– В корзине лежала записка с одним-единственным словом: «Баддабамба». Я подумала, что это его имя, поэтому так и назвала его.

– Значит, ты Баддабамба как мама?

– Не торопись, Паула, – сказала Бабушка джунглей, немного погрустнев при слове «мама». – История не закончена.

Паула обратилась в слух.

– Я брала маленького Баддабамбу на пляж заниматься гимнастикой и метать тигров. Носила его в большом рюкзаке-кенгуру. Баддабамба внимательно смотрел по сторонам, если не спал. А спал он много и часто. С девяти до двенадцати часов утра я с ним дурачилась, превратившись в самую сумасшедшую бабушку. Каждый день. Баддабамба любил это время. Он много хохотал, смеялся, хихикал. С двенадцати до трёх часов дня я рассказывала ему всё, что знала. Говорила без умолку, делясь с ним всем: знаниями и вопросами, которыми задавалась самая умная бабушка в мире. Баддабамба в эти часы всегда бодрствовал. С трёх до шести часов я растворялась в море печали, мы с Баддабамбой обнимались, и он утешал меня, Паула. В эти три часа он всегда был рядом со мной, мой Баддабамба. Вечером, с шести до девяти, я все три часа дарила ему свою любовь. А затем мы засыпали, взявшись за руки.