* * *

«Хорошая была машина, – в который раз вздохнул Юрий, переживая о сгоревшем танке, но ещё больше – о судьбе ставшего родным экипажа. Сколько с ними пройдено!»

Тем временем совсем стемнело. Аккуратно перебинтованная Агнеш нога почти не болела. Усталость взяла своё – Юра наконец уснул.

Ему приснился Сергей. Бледный моряк, улыбаясь, сидел на больничной койке. Исхудавшее лицо с впалыми щеками светилось.

– Ничего, танкист, – подмигнул он, – мы ещё поживём. Я обещал до победы не умирать – так и будет. И ты ещё повоюешь, слово даю.

С грохотом обвалился балкон соседнего дома. Юрий мгновенно проснулся. За окном, сквозь пыль и копоть, брезжил блёклый зимний рассвет. Вокруг гремело, взрывалось, грохотало. Выстрелы орудий, разрывы гранат, пулемётные очереди… Танкист жадно вслушивался в проснувшиеся после ночного затишья разрывы, опытным ухом пытаясь уловить: приближаются ли наши слева или наоборот – отходят всё дальше.

«Так! Ближе, ещё ближе. Приближаются, точно приближаются. Да они совсем рядом!»

Треск автоматных очередей шёл уже прямо за окном. Немецкие крики. Снова голоса. Но уже на русском языке. «Наши!»

Бой прокатился по улице и ушёл направо.

Щёлкнул замок в двери, в подвал быстро вошли незнакомые Юрию солдаты в плащ-палатках и Агнеш.

– Танкист. Живой! Ты, часом, не с той сгоревшей «тридцатьчетвёрки»? – затараторил пропахший гарью и порохом старшина. – А женщина нам: «Юри зольдат» да «Юри зольдат»… Что за солдат, думаем. А тут ты.

– Так точно, я, – улыбнулся Юра, – стрелок-радист Вьюгин со сгоревшего танка. Меня Агнеш от немцев спрятала. Перевязала. А мой экипаж жив?

– Живы твои, герой, живы: вчера вместе со всеми отошли на два квартала. – Старшина обернулся к солдатам: – Так, взяли танкиста – и в санбат, живо!

Солдаты помогли Юре встать. Он доковылял до двери, повернулся и посмотрел на Агнеш.

Юрий не знал венгерского языка, Агнеш не понимала по-русски, но это было и не нужно: их глаза сказали друг другу больше, чем миллионы слов.

В сторону врага одна за одной двигались самоходки ИСУ-152, прозванные солдатами «зверобоями» за способность жёстко расправляться с ненавистными немецкими «кошками». Бой отходил всё дальше. Солдаты пропустили колонну техники и вышли на более-менее ровное место улицы. И вдруг…

– Иваныч… ты? Живой! – К Юрию подбежал Михалыч, следом Баранович и наводчик Николишин. – Ты где пропадал-то, бродяга? А мы тут тебя ищем.

Михалыч сказал солдатам, что они свободны, и подставил Юре плечо. С другой стороны помогал Василий.

– Женщина меня спасла, Агнеш: спрятала от фрицев в подвале. А командир где?

– Пошёл насчёт нового танка узнавать, – ответил Михалыч и поспешно добавил: – Ты не переживай, Иваныч, твоё место стрелка никому не отдадим. Если кости целы, то мясо нарастёт.

– Только в тыл я больше не поеду, – сказал Юрий, – боюсь, второй раз не смогу вернуться.

Он повернул голову, поискал глазами Агнеш. Но на затянутой дымом улице почти ничего не было видно.

– Надо же, – вдруг сказал Баранович, никогда не начинавший разговор первым, – венгерка, а спасла тебя.

– Она хорошая, – сказал Юрий в надежде разговорить Василия. Может, вот он, тот самый момент, после которого товарищ начнёт «оттаивать».

Но Баранович не произнёс больше ни слова.

Слёзы

В санбате Юра встретил очередной, уже четвёртый по счёту, военный Новый год. На этот раз наверняка последний. К февралю нога начала заживать, а в марте он вернулся в часть. Советские войска готовились форсировать Одер. Предстоял самый трудный бой – за Берлин.

Зеленела весна. Юрий, сидя у костра, зашивал порванный комбинезон. Командир танка лейтенант Спирин что-то отмечал в планшете. Наводчик Аркадий Николишин и заряжающий Василий Баранович тоже занимались своими делами. Один Михалыч где-то бродил.

Но вот он появился и что-то сказал командиру. Лейтенант кивнул и скомандовал:

– Николишин, Баранович, за мной!

И все они вошли в ближайший дом. Через несколько минут из окна второго этажа высунулся Михалыч и крикнул:

– Иваныч, чего сидишь? Иди сюда, помогай.

Юрий отложил шитьё в сторону, побежал вверх по лестнице. «Хорошо, – отметил он про себя, – нога-то почти не болит. Живём!»

– Сюда! – позвал Михалыч. Юрий вошёл в дверь и остолбенел: танкисты готовились вынести из дома здоровенную кровать. «Зачем она нам?»

– Держи со своего краю, – распорядился командир, – тащим аккуратненько вниз. – И, заметив недоумение в глазах Юры, рассмеялся: – Пружинная сетка – защита от фаустпатронов. Михалыч говорит, сварщик в часть приехал. Сейчас к броне сетку приварим – гранаты отлетать будут. Хлопцы рассказывали – надёжная штука. А ну, мужики, взялись!

– Отлично, – довольно мурлыкал в усы хозяйственный Михалыч, готовясь разделить сетку на части. – Ты, Иваныч, если комбинезон зашил, присоединяйся. Кровать здоровенная, одной на весь танк хватит. Только осторожно: пружины всё-таки.

К длительному сражению готовились тщательно: всё свободное место в танке заполнили консервами и сухим пайком, по опыту зная, что полевая кухня далеко не всегда сможет подъехать по заваленным обломками улицам.

– Немцы провели тотальную мобилизацию, – сообщил командир танка, – под ружьё поставили всех, кто может держать оружие: стариков, подростков и даже детей. Приказ дан жёсткий: стрелять во всех, кто впереди. Подросток в гражданской одежде вполне может оказаться фанатиком. Ну что, мужики, скоро в бой. Готовимся!

Последняя для Юрия битва этой войны – за Берлин – началась 16 апреля.

Укреплённые высоты. Доты. Дзоты. Колючая проволока.

Посёлки, пригороды – всё горит. И вот – сам Берлин.

Со своего места стрелка-радиста Юрий по-прежнему мало что видел, но опыт городских боёв в Будапеште не прошёл даром: он всё лучше различал сквозь дым и гарь фигуры врага и сразу бил из пулемёта, стрелял во всё, что движется.

Улица в развалинах. Вперёд по битому кирпичу! Рёв двигателя и лязг гусениц.

Ночь. Поужинали консервами, немного отдохнули – и снова бой. Следующая улица. И ещё одна…

Всё ближе и ближе к Рейхстагу. Квартал за кварталом, метр за метром.

А утром 2 мая наступила оглушительная тишина: берлинский гарнизон сдался.

«Неужели всё? – думал Юра, очищая от нагара пулемёт. – Это правда – всё? Войне – конец?»

– Ого, кажись, полевая кухня подъехала, – оживился Михалыч, отбивающий вместе с Николишиным от брони танка ставшие ненужными пружины. – Иваныч, о чём задумался? Иди поешь горячего, а то, небось, от сухомятки кишки скрипят.

– Да, – очнулся Юрий. –