Обследование головы серьёзных проблем не выявило. Плечо и шея тоже заживали.

– Всё хорошо, – сказал врач, – но полежать ещё придётся. Сейчас у нас апрель на дворе, в мае выпишем.

И разрешил Юре на выходных уходить домой.

Танкист бодро шёл по весенней Москве, вдыхая сладкий запах распускающихся лип и тополей. «Весна! Жизнь продолжается». Он замечал изменения, произошедшие за последние два года. Перемены к лучшему. С улиц исчезли баррикады из противотанковых ежей и мешков с песком, окна больше не уродовали наклеенные крест-накрест полоски бумаги, и вообще – чувствовалось, что из города ушла атмосфера войны и уверенно возвращается мирная жизнь.

«Сколько ещё воевать? – подумал Юра. – Год, полтора? Хочу, чтобы следующая весна была победной!»

Стол, как и два года назад, был без особых разносолов.

– Впервые за три года вместе сидим, – сказала тётя Оля. – Как уехал ты на каникулы в июне 1941 года в Каменку, так и не собирались.

– Да, – встрепенулся Юрий, – а бабушка с дедушкой пишут? Брянск-то уже давно освободили.

– Писали им, – вздохнула тётя Оля, – только ни ответа ни привета. Скорее всего, никто не ответит. В Юхнове наши родственники до войны жили, отправила и им письмо. Они всё-таки поближе, может, и узнают чего.

– Хорошо бы, – вздохнула мама, – только чует моё сердце: нет больше ни папы, ни мамы. – Помолчала и осторожно спросила: – Сынок, может, хватит уже? Навоевался. Ты ведь присягу не принимал, возвращаться на фронт не обязан. Один ты у меня остался.

Отпраздновали Первомай. Вовсю цвела сирень. Заливались над Москвой-рекой соловьи. Юрий был уже совсем здоров и со дня на день ждал выписки. После несложной перевязки (предпоследней, как сказал доктор) он подошёл к окну и залюбовался наливающейся силой, расцветающей жизнью.

– Эй, Вьюгин, – окликнула его медсестра Зоя, – ты ведь здоровый почти, помоги нам тумбочки перенести в соседний корпус.

Вместе с другими ходячими больными Юрий перенёс со склада в соседнее отделение несколько тумбочек. По указанию Зои расставили их в холле.

– Так, – одобрительно кивнула медсестра, – спасибо, мальчики. А одну давай-ка, Юра, сразу в палату занесём. Тут туберкулёзник лежит, но ты не бойся, он не заразный.

– Туберкулёз не снаряд, в лоб не прилетит, – отшутился танкист и внёс в палату тумбочку.

– Вот, Серёжа, мы тебе новую тумбочку принесли, – сказала Зоя очень бледному, с высохшим лицом пареньку, – а то твоя развалилась совсем. Юра, давай старую сюда, а эту – на её место.

Юрий кивнул, подошёл к койке Сергея. На тумбочке стояла небольшая фотография: группа детей в морской форме на фоне берега, усыпанного валунами.

– Ух ты, моряк, – уважительно сказал Юра, с большим почтением относившийся к этой романтической профессии.

– Торпедные катера, – с трудом ответил паренёк, – во время шторма в море упал. И вот – насморк подхватил. – От этой попытки пошутить он запнулся и зашёлся тяжёлым, глухим, безнадёжным кашлем.

– А это? – указал танкист на фотографию.

– Мои друзья – юнги Северного флота. Вместе учились на Соловках. Я – четвёртый справа. Не узнать, правда? – Сергей снова зашёлся кашлем. А отдышавшись, спросил:

– Ты-то кто, паренёк?

– Танкист. Стрелок-радист. Юрий.

– Послушай, Юрий, – прошептал моряк, – ты не смотри, что я тут дохлой рыбкой валяюсь, – я воюю, духом воюю. Телом я здесь, а душой – на торпедном катере. Война продолжается, и я – на ней. Буду воевать до последнего: я с войны не уходил. И буду жить назло всем гитлерам и геббельсам, пока мы не победим. И только тогда, Юра, после победы, я позволю себе умереть.

Сергей откинул голову к стене, дав понять, что разговор окончен.

– С ноября 1943 года здесь лежит, – сказала в коридоре Зоя. – И жить не живёт, и умирать не умирает. Только после победы, говорит. И знаешь, я думаю, что он её встретит. Заметила: когда у человека есть цель, ради которой стоит жить, – он держится. А когда просто не хочет умирать – всё, конец.

Из окна палаты Юрия было видно Москву-реку и Лужнецкий мост. Спускались сумерки. «Завтра на выписку», – сказал врач. Последняя ночь в госпитале. А дальше? И до разговора с моряком он понимал, что не сможет отсиживаться дома, пока друзья-танкисты воюют, а после общения с Сергеем, который, даже будучи безнадёжно больным, душой продолжал воевать, всё было решено окончательно.

По висевшему в коридоре громкоговорителю Левитан читал вечернюю сводку об успешном наступлении советских войск в Белоруссии. Юрий вспомнил май 1942 года. Прошло каких-то два года, а по ощущениям – целая вечность. Военная жизнь ещё идёт и закончится только с победой. Нет, он должен дойти до конца! Иначе не получит чего-то важного, без чего его другая, мирная жизнь не будет полной. Это нечестно по отношению к Михалычу, Василию, моряку Сергею, ко всему боевому братству…

И снова на Юрия накатила волна, твёрдое понимание того, что перед ним открыт единственно возможный путь, который он должен пройти. И дожить войну! Потому что так надо.

Утром, придя из больницы домой, он, как и два года назад, обошёл все комнаты, провёл пальцем по корешкам любимых книг, погладил руль самоката. А потом взял тот же старый карандаш и написал на тетрадном листке: «Мама, не волнуйся: я ушёл на войну».

Молчание

Война всё быстрее и быстрее катилась обратно – туда, откуда пришла. Юрий быстро втянулся в привычный ритм военных будней, но заметил, что армия стала какой-то другой, а лето – не таким, как до этого. Не страшное 1941-го или 1942-го и не трудное 1943-го, – нет, летом 1944 года чувствовалось, что Красная армия действует как единый, хорошо отлаженный механизм, переламывающий всё на своём пути. Авиация и ПВО, танки и артиллерия, разведка и пехота – все друг друга дополняли, эффективно взламывая оборону противника.

Юрина танковая армия шла всё дальше и дальше на запад. Освобождена вся Правобережная Украина. Восстановлена граница. Враг изгнан с родной земли. А теперь – дальше! Румыния, Венгрия…

Войска постепенно перевооружались, получали более совершенные образцы оружия и техники. В сентябре в полк поступили новые танки – Т-34-85. Они сильно отличались от предыдущих моделей. Во-первых, большая башня, в которой теперь находилось не двое – командир и заряжающий, а трое – добавлялся ещё наводчик. Таким образом, экипаж состоял из пяти человек. Во-вторых, командир