* * *

В комнате я стянул в себя пропитанную кровью, изорванную водолазку и встал у зеркала, чтобы осмотреть раны. Длинный порез поперек груди сильно кровоточил, но не был глубоким, а вот плечо выглядело похуже: острие клинка разорвало мышцу, а лезвие удлинило рану, так что без визита в местный медицинский пункт обойтись бы точно не удалось. Адреналин схлынул, и боль свирепо вгрызалась в тело и нервы так, что пару раз у меня нехорошо потемнело в глазах. Я разорвал злосчастную водолазку и наскоро соорудил временные повязки. Мой зеркальный двойник – подтянутый, свежий, в безупречном костюме, хоть сейчас на светскую вечеринку, – снисходительно наблюдал за этими манипуляциями.

– Ты мог снести ему голову одним ударом.

– Да, но что бы это дало? Я стал бы виновником еще одного происшествия со смертельным исходом в Усадьбе и наверняка привлек бы этим к себе совершенно ненужное внимание со стороны внешних кураторов. Это бы не упрочило моего положения здесь, не укрепило бы отношений с фон Зильбером, которому я таким образом только доставил бы новых неприятностей вместо того, чтобы помогать избавиться от проблем, и уж точно никак не приблизился бы к своей цели. Зато теперь по так называемым законам чести Граф – командир фирсов, отвечающий за внутреннюю безопасность, несколько лет работающий в Академии и личный фирс сына ее главы – мой должник, а это для него, как известно, не пустой звук. Такой человек куда полезнее в качестве живого друга, чем мертвого врага.

– И все-таки жаль, что не получилось увидеть, как голова упадет в траву, и как плеснет тяжелой широкой струей темная кровь, и как тело медленно повалится навзничь.

– Такова цена.

Медицинский кабинет находился на втором этаже Западного крыла, сразу за Малой гостиной, между казармой и закрытой на висячий замок каптеркой. Я заверил открывшую мне дверь в кабинет Дуняшу, что справлюсь сам, но она не хотела и слушать об этом и настояла, что непременно поможет. Я согласился и не пожалел: она умело и быстро обработала раны, наложила мне на грудь повязку из перевязочного пакета, а потом взялась зашивать плечо, милосердно вколов до того шприц-тюбик нефопама.

– Все только о вас и говорят, Родион Александрович, – шептала Дуняша, ловко орудуя кривой хирургической иглой. У нее были сильные пальчики с по-детски коротко остриженными ногтями, и от старания она приоткрывала розовые пухлые губы. – И Марта рассказала, а потом еще Захар к нам спустился, и тоже рассказывал, как вы победили Графа, и все обсуждают, что его никто никогда не мог одолеть на саблях один на один. А еще все говорят о том, какой вы великодушный.

Пока я думал, насколько такая характеристика будет полезна для моего имиджа, в кабинет заглянула Вера.

– Поздравляю, ты герой дня! – сообщила она. – Не знаю, как тебе удалось такое, но я искренне рада видеть тебя живым. Дуняша, ты с ним не церемонься, к чему эти нежности: судя по отметкам на торсе, Родион Александрович привык к приключениям. Кстати, когда закончите тут, зайди к фон Зильберу. Он хочет с тобой поговорить.

Дуняша перекусила зубками нить, наложила бинты, и настрого велела приходить завтра утром на перевязку.

– У вас очень плохая рана, рваная, такие с трудом заживают. Нужно обрабатывать постоянно и повязки менять почаще.

Я поднялся к себе, переоделся и отправился на аудиенцию к Аристарху Леонидовичу. У меня было несколько возможных сценариев предстоящего разговора, но к тому, что меня ждало, я оказался совсем не готов.

Он был не один. Сам Аристарх Леонидович стоял рядом со своим столом у окна и выглядел, как мне показалось, немного смущенным, а в вольтеровском кресле, где я сидел вчера с бокалом портвейна и подначивал Графа, расположилась Машенька. Она была чудо как хороша в голубом платье с широким белым отложным воротником и сидела, положив ногу на ногу. Когда я вошел, Машенька скользнула по мне равнодушным взглядом и со скучающим видом отвернулась.

– Родион Александрович! – радушно воскликнул Аристарх Леонидович. – Рад видеть вас в добром здравии! Ну, садитесь, садитесь же!

Это настораживало. Я сел в кресло напротив Машеньки, которая рассеянно разглядывала что-то у меня за спиной. Фон Зильбер тоже уселся за стол.

– Примите мою признательность за то, как вы разрешили эту щекотливую ситуацию с Графом! Я не вмешивался, дуэли в Академии разрешены и являются частью, так сказать, нашей системы ценностей, но за итоги, если честно, чрезвычайно переживал. То, как все закончилось, есть поистине наилучший исход, хотя ради него вам пришлось некоторым образом пострадать и пролить кровь. Искренне благодарю!

– Не стоит благодарности, – коротко ответил я.

С каждым словом Аристарха Леонидовича мои тревожные подозрения только усиливались: опыт показывал, что за такими преувеличенными проявлениями признательности обычно следует какое-то «но», и, вероятнее всего, это «но» сидело сейчас напротив и покачивало носочком белой туфельки.

– Вы, конечно же, знакомы с моей дочерью?

Машенька наконец взглянула на меня. Я кивнул.

– Имею такую честь и ни с чем не сравнимое удовольствие.

Она дернула ножкой и опять отвернулась.

– Видите ли, после бала Машенька обратилась ко мне с неожиданной и даже категорической просьбой, – начал Аристарх Леонидович медленно, как будто подбирая слова. – Я понимаю, что у нас с вами есть определенные договоренности, и я чрезвычайно ценю вас как человека и профессионала, и то, что вы уже сделали для Академии… пусть и совсем пока немного, но все же… Полагаю, вы согласитесь, что гибкость в принятии решений важнее принципиального следования букве заключенного договора?

– В некоторых обстоятельствах, – ответил я, с лихорадочной скоростью прокручивая в голове десятки вариантов дальнейших событий.

– Я питаю вполне объяснимую отцовскую слабость к моим детям, – Аристарх Леонидович с кроткой улыбкой развел руками, как папа, объясняющий, что не может отказать дочери в покупке пони. – И, хотя и считаю, что в чем-то разбаловал и Вольдемара, и Машеньку, но совершенно бессилен перед их желаниями и даже капризами.

Теперь взгляд изумительных синих глаз был устремлен на меня.

– Моя дочь просит, чтобы вы давали ей частные уроки литературы. Вы согласны?

Глава 10

Дорога на дачный поселок была Алине знакома. Узкая темно-серая полоса мокрого асфальта то ныряла вниз, то уходила резко вверх, то круто сворачивала вправо и влево, словно бы тяготясь монотонностью окрестных пейзажей и пытаясь хоть как-то себя развлечь внезапными извилистыми поворотами.