Граф щелкнул каблуками, коротко кивнул и вышел. Я остался сидеть. Аристарх Леонидович тоже опустился в кресло.

– Знаете, Николай всех этих собак лично растил, со щенков, – заговорил фон Зильбер. – Они ему были все равно как родные и слушались беспрекословно. Полагаете, возможно, чтобы гончие вдруг словно взбесились и накинулись на него из-за того только, что он выпил лишнего?

– Я полагаю, что если алкоголь тут и сыграл какую-то роль, то лишь второстепенную. Судя по всему, псы почуяли что-то и забеспокоились, а Николай вместо того, чтобы попытаться их успокоить, выпустил прочь из псарни. Возможно, оттого, что был пьян, или сказался стресс прошедшего дня: как вы помните, охота выдалась для него, скажем так, непростой. Но вот почему потом свора накинулась на него – это действительно вопрос, пока не имеющий удовлетворительного ответа. Думаю, все дело в том, что или кого встретили гончие на ночной пустоши.

– Не человек и не зверь… – задумчиво произнес Аристарх Леонидович.

– Если верить Скипу.

– Ему стоит верить: Скип первоклассный следопыт, в прошлом разведчик-спецназовец, я видел рекомендации из военных частей, где ему приходилось служить, и они впечатляют.

Он помолчал немного и вдруг спросил:

– Вы уверены, что видели мою дочь ночью на крыше?

Я кивнул.

– Да, разве что кто-то другой в белом платье мог стоять на террасе Восточного крыла.

– Если спросить у Дуняши или Обиды Григорьевны, то у них наверняка найдется на этот счет своя версия, – усмехнулся фон Зильбер. – Что ж, давайте перейдем из области тайн и загадок к вопросам практическим. Сегодня в шесть тридцать утра меня разбудил звонок – я как раз едва задремал после ночной шумихи. Звонил лично лорд-адмирал с вопросами о том, какого черта у нас тут снова случилось… Одним словом, беседа вышла односторонней и далекой от комплиментарности. Лорд-адмирал, знаете ли, человек старой закалки, свои мысли доносит предельно доходчиво и выражается, так сказать, шершавым языком плаката. А через десять минут после него позвонил лорд-камергер, который, хоть и изъясняется более интеллигентно, но к неприятным вопросам по сути произошедшего присовокупил еще один, а именно: почему он лично, будучи куратором и покровителем Академии Элиты, узнает о чрезвычайных происшествиях не от меня, а от лорда-адмирала, с которым, напомню, отношения у них довольно натянутые. Как вы понимаете, это означает, что осведомитель внутри Академии снова успел передать информацию буквально сразу после трагического события. В связи с этим, любезнейший Родион Александрович, у меня резонный вопрос: как продвигаются наши дела? Есть, что сообщить? Уже почти неделя прошла.

Я вспомнил, как Вера, правдоподобно зевнув, сказала: «Пойду дальше спать», и ответил:

– У меня имеются некоторые наметки и соображения, но выводы делать еще слишком рано. Если мы ошибемся, то настоящий осведомитель поймет, что я здесь для того, чтобы его найти, и на время затихнет, усилит конспирацию, поменяет способы коммуникации, и тогда выявить его станет почти невозможно.

– Да, понимаю, но все же не стоит медлить. Я ожидаю сегодня прибытия на бал очень высоких гостей, – он многозначительно поднял вверх палец, – и было бы неплохо иметь хоть какие-то, но ответы. Кстати, про бал: вы, безусловно, приглашены, и я хочу знать, во что намерены по сему поводу облачиться?

– Ну, у меня есть довольно приличный черный костюм.

– Из тех вещей, которые Граф привез из вашей квартиры в Анненбауме? Ах, увольте! – Аристарх Леонидович замахал руками. – Это совершенно исключено. Я распоряжусь, вам подберут что-то, более приличествующее случаю. Хорошо бы еще что-то с волосами и щетиной придумать, но уж ладно, отложим.

И действительно, около полудня в дверь моей комнаты постучали. Я отложил в сторону книжку и поднялся с кровати. На пороге стояла Дуняша; в руках у нее был объемный полотняный чехол с торчащим крюком вешалки.

– Меня Обида Григорьевна прислали с костюмом для вас, – тихо сказала она.

– Спасибо, давайте, – ответил я и взялся за вешалку.

Дуняша потянула чехол назад, смущенно потупила взгляд и еще тише произнесла:

– Померить надо. Вдруг подогнать придется.

Я пропустил Дуняшу в комнату и закрыл дверь. Было тихо. В окно лился тусклый свет пасмурного осеннего дня. Под чехлом оказался старомодный черный фрак, брюки с лампасами, белая рубашка с манишкой и жилет цвета слоновой кости; ткань была превосходного качества, чистой, но местами заметно потертой, и я вспомнил о висящих в подвалах старинных нарядах с притаившимися внутри призраками давно истлевших и рассыпавшихся мертвецов, так что, как показалось на миг, даже ощутил сладковатый запах гниения. Дуняша протянула мне небольшой бархатный мешочек: там оказались белые лайковые перчатки и свернутая лента галстука-бабочки. Комната была небольшой, Дуняша стояла совсем близко ко мне и возникла неловкость.

– Вы переодевайтесь, я не стану смотреть, – сказала она и по-детски зажмурилась.

Я снял брюки, стянул водолазку и стал одеваться. У Дуняши дрожали веки.

– Я готов, можете открывать глаза.

Дуняша поморгала и принялась меня осматривать: провела ладонями по лацканам, чуть одернула полы, а потом, приподнявшись на цыпочки, расправила стоячий воротничок. Ее дыхание пахло мятой и щекотало шею. На левой щеке краснело пятно, в котором отчетливо различались очертания пятерни.

– Слышал, что вы пугаетесь мертвецов, – сказал я.

Дуняша поняла, зарделась и помотала головой.

– Нет, это за другое. Я скатерть прижгла. Такая суматоха сегодня с утра, надо и Римме помочь, и шторы со скатертями погладить, а тут вдруг на кухню звонит молодая госпожа и просит принести для ее лисички молока и поесть что-нибудь. Ну это же Мария Аристарховна, я и метнулась, и впопыхах утюг забыла на скатерти, а когда прибежала, там пятно уже. Вот Обида Григорьевна и рассердилась… Но это ничего, я сама виновата.

Дуняша смотрела на меня снизу вверх. У нее были блестящие влажные глаза цвета спелых каштанов.

– Спасибо большое, – сказал я. – Фрак подошел идеально.

– Хорошо, – вздохнула она. – Я побегу тогда, а то еще дел столько…

Дуняша ушла. Я посмотрел в зеркало: бальный костюм действительно был словно на меня скроен, и мой зеркальный двойник походил на мертвеца, воспрянувшего из небытия, чтобы сплясать мазурку на балу в ночь осеннего равноденствия.

* * *

К восьми часам вечера Усадьба Сфинкса сверкала огнями. Всегда скуповатый Аристарх Леонидович, экономящий на электричестве, нынче велел зажечь все уличные фонари, так что