– Я – Владимир Котов. Врач-психиатр. Прошу простить меня, ведь это моей инициативой было пригласить вас сюда. Увы, я не видел другого пути. Мне очень жаль, что вам пришлось всё это видеть. – Он вздохнул и продолжил: – Как правило, преступник охотнее рассказывает о себе всё, когда ему самому ничего не угрожает. А учитывая тот факт, что ваш муж работает следователем, подобраться к нему было особенно сложно. Мы сфабриковали липовое дело, которое поручили расследовать вашему супругу, и выдали меня за преступника, убивающего молоденьких девушек. И, как видите, результат превзошёл все наши ожидания.Допрашивая меня, он выдал себя. Теперь мы знаем адрес, благодаря вам, – пояснил мужчина.Мы сфабриковали липовое дело, которое поручили расследовать вашему супругу, и выдали меня за преступника, убивающего молоденьких девушек. И, как видите, результат превзошёл все наши ожидания.Допрашивая меня, он выдал себя. Теперь мы знаем адрес, благодаря вам, – пояснил мужчина.

– Наши отзвонились. Мы нашли её! Девушка жива! – закричал вбежавший в комнату взволнованный полицейский.

* * *

Позже, давая свидетельские показания, Алла рассказала, как в детстве старшая сестра мужа часто запирала его в шкафу за непослушание. Родители пропадали на работе почти сутками, и воспитанием их сына занималась старшая дочь. Один раз девушка забыла про брата и куда-то ушла, оставив его в погребе. Он провёл там один почти сутки. Как объяснил Котов, эти события травмировали психику ребёнка. Целые сутки в тесном погребе, в темноте и сырости, без воды и еды, совсем один…эти события травмировали психику ребёнка. Целые сутки в тесном погребе, в темноте и сырости, без воды и еды, совсем один…

Из показаний Аллы следовало, что родители мужа давно умерли, а сестра вышла замуж и переехала жить в другую страну. Дом, в котором вырос супруг, порос травой и был почти заброшен. Так раньше думала Алла.

Когда на допросе её муж упомянул сестру, она сразу вспомнила эту историю и потому спросила о причинах смерти жертв, чтобы окончательно во всём убедиться.

Алла развелась с мужем сразу после суда. Она сменила имя и место жительства. С того дня, как к ней нагрянули полицейские, Алла больше никогда в своей жизни не пекла лимонный пирог.

Погремушка

Она была прекрасно сложена, её тёмные локоны, забранные в тугой пучок на макушке, так и жаждали свободы, так же, как и блеск в чёрных, как ночь, глазах.

Он наблюдал за ней из-за ивовых веток, боясь пошевелиться, боясь лишний раз сделать глубокий вдох – лишь бы она не заметила, не заметила, как он уродлив, не взглянула ненароком в его безобразное лицо.

– Шевелись, Фабия, давай! – Толстая служанка, главная над прачками, бесцеремонно пнула девушку в голень. Потная, пропитая гадина с глубокими мешками под глазами.

Погремушка сильнее вжался в ствол дерева, за которым прятался. Больше всего на свете ему хотелось сейчас взять эту толстуху и утопить в журчащей рядом реке. Разве она не видит всей Её грации, Её совершенства, немого превосходства над толпой этих гусынь? Наверняка видит, поэтому и старается унизить Фабию.

Фабия споткнулась – таз с постиранными вещами перевернулся.

– Перестирывай, недотёпа! И чтобы немедленно! – рявкнула толстуха. – Король не будет ждать вечно. Подведёшь – и глазом не моргну, прогоню. В публичный дом отправишься. Да и туда тебя вряд ли возьмут. Благодари богов за эту работу!

– Я благодарна. Благодарна богам и Королю Хазаарта за то, что получила это место. – покорно склонила голову тонкая, как веточка ивы, Фабия. – Я буду аккуратнее. Сейчас же всё исправлю. – Она ринулась к ледяному ручью, достав из складок платья обмылок.

– То-то же! – упиваясь своей властью, просипела толстуха. – Не мешкай. Давай скорее!

Чёрная прядь выпала из пучка волос на макушке и легла на тёмно-коричневое родимое пятно, покрывавшее бо́льшую часть лица Фабии. Спохватившись, она тут же закрутила локон на палец и обернула вокруг пучка. В этот самый момент её взгляд случайно упал на старую иву.

Глаза Фабии и Погремушки на мгновение встретились. Испугавшись своего уродства, Фабия поспешила отвести взгляд и принялась за стирку.

Она видела его! Видела его безобразный облик. Погремушка ударил кулаком по стволу дерева и помчался прочь что было мочи в его тщедушном тельце.

Он не знал, за что боги так покарали его, но сумел к своим двадцати годам неплохо продвинуться по карьерной лестнице и стать королевским шутом. Так что жалования хватало на съём комнаты в приличном районе, хорошее пропитание, вдоволь вина и лучших шлюх Хазаарта. Как-то одна старая потаскуха, давно отошедшая от дел и теперь приглядывающая за молодыми прелестницами в Срамном доме, поведала Погремушке, находясь в приличном подпитии, что была у них девчонка – Гимана. Каждый раз, когда она беременела, Гимана перетягивала живот ремнями самым необычным образом, производя на свет таких уродливых существ, что и во сне не привидится. Гимана продавала своих детей в бродячие цирки. Возможно, и Погремушка – один из её отпрысков. Лишь так можно было объяснить его перекошенную фигуру, кривое лицо и короткие несуразные ножки.

Вечером того же дня Погремушка, коряво ковыляя в цветочный и с неприязнью выдерживая сострадательный взгляд продавщицы, купил все маргаритки, что были на прилавке, и отнёс их Фабии под дверь. Постучался и тут же спрятался за ближайший угол дома по соседству.

– Не бойся меня, пожалуйста, – тихо сказала Фабия. – Я видела тебя сегодня у ручья. Я знаю, это ты каждый вечер оставляешь мне маргаритки у порога, – смущённо говорила она, стараясь спрятать за волосами родимое пятно. – Не бойся меня, прошу…

У Погремушки замерло сердце. Она обращалась к нему. Она, прекрасное создание, злой волею судьбы получившая ту же незавидную участь, что и он: всегда отличаться от других. Быть изгоем для простых божьих тварей, но при этом оставаться самой прекрасной для него.

Медленно, с колотящимся сердцем Погремушка вышел из своего укрытия и впервые оказался с НЕЙ один на один. В её взгляде не было жалости, не было брезгливости. Она смотрела на него с надеждой и трепетом. Он вдруг испытал чувство, доселе не знакомое, – он ощутил себя мужчиной, полноценной тварью Хазаарта. Не уродом и не мальчиком для битья. Она смотрела на него как на равного.

Фабия приоткрыла дверцу своей подвальной комнатёнки, покрытой плесенью и пропахшей сыростью, и нерешительно махнула рукой.

Подчиняясь неведомой силе притяжения, Погремушка внял её предложению и с достоинством, какого не испытывал никогда раньше, вошёл в съёмную комнатку девушки.

Ночь была необыкновенной. Погремушка