Непогода раскачивала фонари, тени от которых скакали по стенам, словно обезумевшие паяцы. Подняв воротник, прикрываясь рукавом от летящих в лицо мерзлых капель, я прошел вдоль заколоченных окон, миновал спортзал и обогнул крыло: нет, под навесом влажно блестел только черный металл. Я повернулся, чтобы уйти, но вдруг краем глаза заметил, как что-то будто бы серебрилось, переливаясь, в пляшущем свете уличного фонаря. Это была вода в фонтане-клепсидре: сперва я подумал, что это просто рябь от дождя и ветра, но, подойдя ближе, увидел, что фонтан работает, невысокая струйка бьет из навершия над первой чашей, и вода, переливаясь через край, стекает, наполняя остальные четыре. Сейчас, в ненастную полночь, это выглядело необычно и жутковато. Повинуясь какому-то интуитивному чувству, я посветил на широкий диск солнечных часов, и мне показалось, что составляющие его металлические кольца чуть сдвинулись: некоторые их части ярко блестели, как будто до того были скрыты под другими. Я дошел до лунных часов; в этот миг разом погас скудный уличный свет, возвещая наступление полуночи, но в свете своего фонаря я смог явственно разобрать, что и лунные диски тоже пришли в движение, спрятав одни символы и открыв другие. В этом определенно крылась загадка, одна из тех, что во множестве хранила Усадьба Сфинкса, и от которых держаться подальше советовала благоразумная Вера, но сейчас я бы и не смог взяться ее разгадать: промокшие волосы падали мне на глаза, ледяная вода пропитала пальто и лилась за воротник, свет фонаря тускнел, а из боковой двери наружу выбрался кто-то из фирсов, заступающий на дежурство. Кажется, то был Петька: он увидел меня и приветственно помахал своим фонарем.

Я проснулся от стука в дверь ранним утром, еще затемно. На пороге стоял Прах, всклокоченный более обычного.

– Граф просит узнать, не мог бы ты к нам спуститься? Есть дело.

Звучало тревожно, но не настолько, чтобы отвлечь от мыслей о том, что уже воскресенье, и нет ни вестей от Машеньки, ни ее самой. Понурый Прах шел впереди: после смерти Захара он временно вынужден был служить одновременно и Эльдару, и Никите, отчего Петька, подначивая и дразнясь, называл его Труффальдино. В казарме горел яркий свет; тут были Граф, Скип, Резеда, и я почему-то сразу догадался о том, что случилось. Аристарх Леонидович явно поторопился предположить, что неприятные новости теперь будут обходить Усадьбу стороной.

– Родион, прости, что побеспокоил, – начал Граф, – но у нас с тобой как-то так в последнее время сложилось… В общем, Петька пропал.

Правда, в отличие от случая с Захаром, было хотя бы приблизительно ясно, где искать. Последний раз его видел Резеда, когда сменил в карауле около двух часов ночи: Петька вместо того, чтобы спокойно отправиться спать в казарму, хитро подмигнул, поплотнее закутался в плащ и корявой побежкой, размахивая фонарем и подпрыгивая, помчался через пустошь в сторону леса.

– Как гремлин какой-то, – прокомментировал Резеда.

Граф посмотрел на часы.

– До господской побудки у нас чуть больше часа. Предлагаю не мешкать и выдвигаться к лесу немедленно. Скип, сможем пройти по следам?

– Времени уже много прошло, ветер с дождем поработали. Но трава густая, высокая, можно попробовать.

У меня появилось неприятное чувство, что я и без Скипа знаю, на какую вылазку и зачем среди ночи мог отправиться Петька.

– Всеволод, ты не в курсе, Мария Аристарховна ночью не приезжала в Усадьбу?

– Совершенно точно знаю, что нет, – твердо ответил Граф. – Караульные бы заметили.

Это успокаивало, но не слишком.

Над пустошью едва занимался мутный, как похмелье, рассвет. Мы молча шли быстрым шагом: Скип впереди, за ним Прах, Резеда, позади я и Граф. Мокрая трава, словно водоросли, цепко обвивала ноги. Вслед недобро смотрела громада спящей Усадьбы.

– Если сейчас господину фон Зильберу придет фантазия выглянуть из окошка, он увидит, как мы дружной компанией целеустремленно чешем в сторону леса, – заметил Граф.

– Скажем, что пошли по грибы, – ответил я. – Но сомневаюсь, что Аристарх Леонидович восстанет ото сна спозаранку, если употребил на ночь свою обычную дозу портвейна.

Скип привел нас к устью тропинки, ведущей в сторону кладбища, ныне почти незаметной под толстым покровом влажной листвы и тяжко нависшими, потемневшими древесными кронами. Меня снова кольнуло предчувствие.

– Дальше нет следа, – сообщил Скип. – Листьями занесло.

– Идем по тропинке, – сказал я и оказался прав.

Мы нашли Петьку метрах в пятидесяти от кромки леса, чуть правее дорожки. Он лежал на спине, раскидав в стороны здоровенные ручищи, толстые пальцы на которых скрючились, будто большие тупые когти. Тело до половины погрузилось в мутную болотную лужу, и, может быть, совсем бы скрылось в топкой грязи, если бы не черный плащ, раскинувшийся под трупом траурными крыльями, как зловещий погребальный саван убийцы. Белая маска лица выступала из темной воды. Мы подошли ближе; ноги мгновенно погрузились по щиколотку, ледяная жижа залилась в ботинки. Прах присвистнул.

– Я всякого дерьма повидал, но вот с таким никогда не встречался. Резеда, скажи?

Тот молча кивнул.

Короткая толстая шея Петьки вытянулась едва ли не в два раза, и стала похожа на перекрученный багрово-сизый канат, сочащийся темной кровью в местах, где полопалась кожа. Ее не просто свернули: кто-то с чудовищной силой дважды полностью прокрутил голову Петьки вокруг, едва не оторвав вовсе, и на лице его, которое у покойников обычно бывает мертвенно-безразличным, стянувшиеся окаменевшие мышцы застыли в кошмарной гримасе веселья, как будто он радовался очередной скабрезной шутке, широко распахнув в беззвучном хохоте рот.

– Это сделал не человек, – сказал Скип. – Нет ни человека, ни зверя, который был бы на такое способен.

– Тогда все мы вне подозрений, – откликнулся Резеда.

– Все так, но что теперь делать? – задумчиво произнес Граф. – Зильбер спятит, когда узнает, а не сообщить ему невозможно. Последствия будут такие, что мало не покажется, могут Академию и вовсе прикрыть. И на несчастный случай это уже никак не похоже.

– Отчего же? – возразил я. – На мой взгляд, это как раз нелепая