Гневная статейка относительно самоуправства полицейских была, пожалуй, самым радикальным материалом в газете. Студенты, собиравшиеся в доме Венера по вечерам, в целом, как заметил Мариссель, были настроены вполне миролюбиво. Они предпочитали слушать музыку и говорить о сексе, а не свергать правительство и заменять капитализм социализмом. Кому-то из леваков они показались слишком буржуазномыслящими. Однажды ночью к ним заявилась группа маоистов, вооруженных деревянными палками. Они обвинили редакцию в преступном бездействии и заявили, что намерены во имя народа освободить революционную газету от узурпировавшей ее группы оппортунистов. Венер напрасно объяснял им, что единственное, что приобретут освободители, это восемьсот франков долга, образовавшегося после выхода девятого номера газеты.

Маоисты объявили находившихся в доме студентов политическими заключенными, каждый должен был пройти курс «духовного очищения и политического образования».

Студентов по одному заводили в редакционную комнату, где пламенные поклонники Мао Цзэдуна, усевшись в кружок, занимались «пробуждением революционного сознания». Венер, увидев лица людей, видимо окончательно утративших чувство юмора, сразу признался во всех грехах и охотно повторял их формулы. Мариссель, воспринимавший маоистов достаточно серьезно — как одну из равноправных революционных групп, ищущих свой путь, — отказался признать себя ревизионистской собакой на службе у бумажного тигра империализма. Марисселя заперли на всю ночь в ванной. Утром его освободил Венер, который сказал, что маоисты ушли.

— Пришлось согласиться на создание народного комитета, который будет определять политику газеты, — улыбаясь, сказал Венер, бледный после бессонной ночи. — Они ушли с триумфом.

— Так, что же, теперь не мы, а они будут решать, что печатать? — спросил Мариссель.

— Вот уж нет, — возмутился Венер. — Газета наша, и тут сомнений быть не может. Я их и на пушечный выстрел не подпущу к газете. Просто это был единственный способ от них отделаться.

— Но если ты пообещал, то обязан сдержать слово.

— Кому я обещал? Этим паяцам?

Мариссель умылся холодной водой и поискал глазами полотенце.

— Так ты их не считаешь серьезными людьми?

— С моей точки зрения, они просто идиоты, — констатировал Венер.

— Ты не можешь так говорить, — возразил Мариссель. — Ведь с точки зрения общепринятых норм и нас кто-то может назвать идиотами.

Венера кто-то позвал, и он ушел. Больше они к этому разговору не возвращались. Мариссель не мог понять, что общего между Венером и Доллингером, которые почти не расставались. Доллингер придерживался радикальных взглядов. Мариссель несколько раз слышал его выступления на митингах.

Доллингер говорил о революции, ее главной движущей силой он считал студенчество.

— Крестьянство изначально пассивно, и только если внести в него ферменты брожения, оно способно сыграть активную роль в революции. На рабочий класс больше не приходится рассчитывать, он развращен городской жизнью, подкуплен монополиями, рабочий превратился в одномерного человека, думающего только о собственном благополучии… Начать революцию может только студенчество. Для этого оно, разумеется, нуждается в революционной организации… Но я не имею в виду при этом классическую коммунистическую партию. Эти партии утратили свой революционный заряд и фактически ничем не отличаются от обычных буржуазных партий. Они усвоили все правила парламентаризма и думают только о выборах, голосах, депутатских мандатах. От них нечего ждать. Организация, о которой я говорю, не должна быть большой. Достаточно такой же небольшой группы, которую собрал Фидель Кастро, чтобы напасть на казармы Монкада и поднять народ против диктатора Батисты. Маленький мотор приводит в действие большой мотор… Вооруженная борьба — вот что способно пробудить массы… И нам история определила именно такую роль…

Выступления Доллингера пользовались большим успехом. Послушать его собирались тысячи молодых людей. Мариссель боялся, что полиция может арестовать Доллингера, и они с Венером взяли напрокат машину, которую ставили где-нибудь поблизости, чтобы в случае опасности увезти на ней оратора. Но хотя полицейские информаторы, несомненно, исправно посещали студенческие митинги, на Доллингера, как и на других студенческих вожаков, никто не покушался. У этой терпимости было простое объяснение. В других европейских городах молодежь воздвигала баррикады и бралась за оружие. В Женеве все было не в пример спокойнее. Дальше зажигательных речей дело не пошло. Доллингер оказался прав: ректорат принял условия забастовщиков. Два дня студенты праздновали победу, а на третий им стало скучно…

Для Марисселя и Венера главным занятием стала газета и игра с маоистами. Обещание сформировать народный комитет с участием их представителей те восприняли всерьез и каждый день названивали по телефону. Наконец, почувствовав, что их надули, потребовали встречи на нейтральной территории. Венер объявил, что берет организацию встречи на себя.

Газету «Хайни» распространяли полсотни юных бездельников, которые таким образом зарабатывали себе на пиво и сигареты. Венер собрал их и объявил, что группа маоистов намерена взять газету в свои руки и распространители лишатся заработка. Разгневанные юноши явились на место встречи с велосипедными цепями и дубинками… Маоисты исчезли; позже они позвонили в редакцию и пообещали в скором времени навестить ревизионистов с воспитательными целями.

Венер раздобыл два пистолета и предложил Марисселю, как самому серьезному из всей группы, дежурить в редакции по ночам.

Дежурства протекали весьма своеобразно. Венер тщательно запирал все двери и окна и укладывался спать. Пистолет он клал под подушку. Мариссель бодрствовал, слушая радио. Утром он валился с ног и вынужден был идти домой спать. По прошествии нескольких дней он убедился, что оказался выключенным из жизни. Даже его девушка перестала им интересоваться. Это Марисселя не устраивало. Кончилось дело тем, что вслед за Венером он тоже улегся спать. Первую ночь он время от времени просыпался — от сознания своей важной миссии, но уже вторую беспробудно проспал. Венер будил его утром и готовил завтрак, в университете к ним относились с уважением: ведь они делали что-то реальное, жертвуя собой во имя других.

Поведение Венера и Марисселя некоторые студентки нашли настолько доблестным, что решили по собственной инициативе скрасить их одиночество. Они приходили каждую ночь с двумя-тремя бутылками вина, и Венер перестал запирать входную дверь. Тем более что свободолюбивые студентки приходили и уходили, когда им вздумается. Кончилось это плохо. Однажды человек пятнадцать старых знакомых — маоистов вошли в дом вслед за студентками.

Незваные гости, увидев бутылки с вином и весьма фривольные позы участников редакционного коллектива «Хайни», убедились в оппортунизме тех, кто делает сомнительного направления газету. Душеспасительные беседы уже не могли быть сочтены достаточно сильным воспитательным средством, гости пришли к выводу о необходимости более серьезных мер.

Мариссель и Венер были застигнуты врасплох. Один оставил пистолет в ящике письменного