Маршал приказал усилить свою охрану и агентурную работу на пакистанском направлении, а начальнику своей разведки лично поручил начать поиски полковника Куроя. На удивленный взгляд того он не ответил, лишь ладонью жирно провел по бурой шее. Оставшись один, он достал полоску для измерения сахара в крови из кожаного ридикюля, некогда доставленного ему из Франции по протекции Ахмадшаха Масуда. Уровень сахара подскочил от волнения. «Пора в Германию, подлечиться. К старому приятелю Беару в мирный Кельн», — вслух произнес маршал.

Мухаммед-профессор остается с Саатом вдвоем Июнь 2006-го. Кельн

Мухаммед-Профессор раз за разом задавался вопросом, куда исчез Пустынник. Он обращал его к Черному Саату и тогда, когда к ним наведалась сотрудница социальной службы, и после прихода двух полицейских, и еще, и еще. Но Саат не отвечал, устремляя раз за разом взгляд куда-то за спину Мухаммеда, словно полагал, что старик Пустынник поблизости и слушает их разговор. А время шло, час исполнения их миссии подходил.

План колоссального взрыва на кельнском стадионе обеими ногами упирался в труд Керима Пустынника, год за годом кропотливо работавшего на запасном футбольном поле. Именно там должен был озарить летнее вечернее небо смертельный фейерверк. План Саата был изощрен. Не огню взрыва надлежало сожрать праздных любителей игры в мяч. Нет, они должны сами уничтожить себя, сперва в панике сбившись у выходов в тугие пузыри багряного спелого винограда, а потом, когда взорвут себя в этой гуще двое шахидов — Мухаммед и Карат, вот тогда рванется обезумевшее стадо в один свободный выход и само себя превратит в жмых, соком оросит каменную чашу! Все просчитано… Запасные выходы окажутся закрытыми. Об этом позаботился Профессор. Надо лишь привести в действие механизм, спрятанный в бетон. Для этого уже не нужен Пустынник. И он, Саат, тоже не нужен.

Себе Черный Саат уготовил роль в самом последнем акте. Да, его спутники, его братья, которых он посылает в огонь, не узнают о том, что «Футбол» пройдет без его участия. Он останется ждать, и, когда придут жандармы и журналисты, когда его арестуют, когда начнут задавать вопросы, он удовлетворит их интерес всеми подробностями пройденного пути, правдой их войны, со всей убежденностью хранимой им веры и ненависти. Саат был горд собой за готовность принести такую жертву делу, за силу не отправиться за боевыми товарищами простым путем к гуриям.

Но ему мешал Пустынник. Да, Черный Саат жил в убеждении, что Пустынник не оставил их, что он ходит вокруг их жилища безжалостным и бесшумным медведем. Он понял это, когда послал Карата навестить скверного писателя. Карат нашел Балашова без труда, но только он устроился высматривать и выжидать, пока тот отправится в подъезд со своим чадом, как что-то хлопнуло в обоих ушах мгновенным разрядом, и он очнулся, сидя на пятой точке, из носа капала кровь. Балашова уже и след простыл.

Так рассказал о своей неудаче растерянный и оглушенный Карат. Тельник грешил на давление, но Саат сразу связал неудачу с Пустынником. Он нашел в себе силы поблагодарить Аллаха и старика за то, что последний сохранил Карату жизнь. Он так понял послание Пустынника, ему адресованное: тебе тысячи жизней, мне — одну, но эту. «Я согласен. Я все равно одолею тебя, упрямый старик», — выкрикнул единожды в окружавшие его стены Саат и больше не посылал Карата на охоту. Он знал, медведь рядом.

Черному Саату вспомнились рассказы старшего брата, мир его праху. Чтобы отвадить медведя, запавшего на тебя злым глазом, надо отрезать много волос с головы, выложить вокруг себя и сжечь. Саат, улучив часы одиночества, пока боевые товарищи ушли трудиться, вооружился ножницами, обкорнал себя, обложился волосами и сжег их. Он поступил так в начале лета 2006 года, когда Кельна достигло известие о гибели Великого Воина Ислама и о подозрении, павшем теперь на афганцев севера. Саату вспомнились слова Пустынника о неминуемом расхождении афганцев с арабами Назари, о превращении союзников во врагов. Не сам ли Пустынник неведомым способом пронзил грудь Великого Воина Ислама?

Черный Саат исполнил свой охранный обряд с двойным рвением!

В те дни, когда в Кельн начали съезжаться со всего мира шумные люди в чудных цветастых нарядах, с чудными флагами. Он поступил как язычник тогда, когда в сердце его принялся прорастать алый цветок нетерпения, тот цветок, который оживал перед самыми опасными делами, перед большими свершениями и битвами. Все готово, господа пивные брюшки, мы ждем вас, господа сосисочники, свинопожиратели, властители пустоты! Все готово. Будет вам месть за все. Будет месть и за Назари. Лишь бы не помешал Пустынник, выживший из ума под воздействием черной ворожбы иудеев.

Да, Черный Саат решился охранить «Футбол» языческим обрядом. Не за это ли высший распорядитель, презрев его страстные молитвы, решил продлить его ожидание? 20 июня[55] скоропостижно скончался Карат. У богатыря в один миг отказало сердце. Смерть настигла его во время выполнения утреннего моциона — отжиманий и поднятия тяжестей. Сердце замерло как раз в момент, когда афганец вытянутой рукой вознес в высшую точку дуги массивный табурет.

Саат застал товарища лежащим на спине с раскрытыми веками. Черты лица были преисполнены такого довольства, как будто он обошел всех в беге за счастьем. С таким лицом отец невесты восседает на богатой достойной свадьбе. Синие губы были распахнуты в белозубой улыбке.

Но у Карата не было ни одной дочери. Табурет всеми четырьмя упрямыми ножками стоял на его груди.

Черный Саат и Мухаммед-Профессор отмолили душу ушедшего по всем правилам, только Саата не покинула обида на Карата, так не вовремя оставившего его. И еще на себя за то, что поддался языческой слабости. Это ведь в назидание ему Аллах наслал смерть на безупречно здорового Карата! Белые рифы зубов не шли у Саата из головы. А еще ему мерещилась ухмылка Пустынника.

Без Карата прежний замысел Саата не стоил и одного афгани, и командир сразу понял это. Все было бы иначе, если бы он вслед за товарищами устроился на работу на стадионе, вместо того, чтобы вынашивать честолюбивые планы. Теперь, без специального разрешения, попасть внутрь чаши, чтобы исполнить роль Карата, нет никакой возможности. Проверки на каждом шагу. А в одиночку Мухаммед не сможет исполнить замысел в полной мере. Да, стадо испытает испуг, но не запомнит такого ужаса уязвимости, которому надлежит сбить спесь с его нынешних пастухов.

— Что будем делать? — впервые такой вопрос он обратил к Профессору. И впервые Профессор осознал себя не ведомым,