вопиющее исключение из правил. Их называют «белыми нищими», а еще к ним приклеилась презрительная кличка «ча-ча» неясных этимологических корней. К ним пренебрежительно относятся и белые, и мулаты. Образ их жизни почти такой же, как у негров. И негры — о, несправедливость, извечно присущая людям! — за это их тоже презирают. У Барнабе французская фамилия, имя тоже — не из этих ли он «ненастоящих белых»? Комиссара это занимало, разумеется, не из праздного любопытства. О любом человеке, с которым его сталкивало расследование, ему хотелось знать как можно больше: поначалу ведь чаще всего неизвестно, кто в деле статист, а кто на первых ролях.
— Отец ваш рыбак?
И потому, как румянец раздражения подкрасил белые щечки Барнабе, комиссар понял: он верно угадал, сегодняшний американец — вчерашний «ча-ча».
— А ведь это уже вопрос совсем, не к месту, — пробормотал досадливо хозяин номера. — Я понимаю, конечно, что вы хотите узнать, кто я такой, но при чем тут мой отец? — Он вытянул из кармана рубашки визитную карточку: — Вот, возьмите.
На карточке значилось: Анри Барнабе, член совета директоров химического концерна «Хатчинсон компани», Чикаго.
Вот как! Бывший бедолага с Сент-Кристофер преуспел в Америке. Да еще как! Шутка ли — член совета директоров!
— Правильность того, что значится на карточке, можете удостоверить в консульстве.
На карточке был и домашний адрес, что, вообще-то говоря, не принято. Правда, назван только дом — «Джон Хэнкок Сентер». Ни номера дома, ни улицы. Такое знаменитое здание, что ли?
— Всем полагается знать, что такое «Джон Хэнкок Сентер»?
Самодовольная усмешечка появилась на тонких губах вчерашнего «ча-ча».
— У нас в Чикаго не приходится объяснять, что такое «Большой Джон». Да и в других американских городах о нем наслышаны, я думаю.
Он замолчал. Молчал и полицейский. Тогда американец — как бы нехотя, но на самом деле с удовольствием — пояснил:
— «Большой Джон» — самый высокий жилой небоскреб Америки. Я подчеркиваю — жилой. Небоскребы ведь редко бывают жилые.
Выкобенивается, выскочка! Поучает! — Теперь Хуан Монтенегро уже не сомневался, что Анри Барнабе — выскочка. «Из грязи — в князи», — подумал он по-русски. Не будь этот бизнесмен нуворишем, он не кичился бы так своим фешенебельным жильем.
Да и столь ли уж оно фешенебельно?
— Я всегда полагал, что люди богатые предпочитают ныне жить в зеленых и тихих предместьях, подальше от городской сутолоки, от воздуха, отравленного автомобильными выхлопами.
Сытый хохоток был ответом на эти слова. А затем последовало разъяснение:
— Верно, верно! Так оно и есть. Но… — поднятый вверх палец призывал к вниманию, — но на девяностом этаже, где я живу, воздух за окном — отличный. К тому же нет необходимости участвовать в городской сутолоке — в «Большом Джоне» есть все: бассейн, сауны, гимнастические залы, почта, парикмахерская, билетная касса авиакомпаний, несколько баров и ресторанов. На время выборов открывается даже участок для голосования. Жилые этажи — с сорок пятого по девяносто второй. Внизу — учреждения. Там и штаб-квартира моего концерна «Хатчинсон компани». Так что бывают дни, когда я совсем не покидаю «Большого Джона»: из квартиры — в офис, оттуда — домой. Потом — в бассейн, в ресторан, кинотеатр. Да, да, и кинотеатр у нас есть.
Худенький Барнабе зажмурился, уподобившись вечно голодному коту, наконец-то наевшемуся до отвала, и продолжал:
— А какой вид у меня из окна! Городской центр, окраины, а за ними — озеро Мичиган. У меня сильный бинокль, и я из квартиры иногда слежу за регатами на озере. Конечно, когда небо безоблачно. А когда облака, чувствуешь себя, как в летящем самолете: облака-то много ниже окон; идешь на улицу, приходится по телефону справляться у портье, какая там внизу погода, не дождит ли.
«Нувориш, точно — нувориш, — думал комиссар. — Типичный богач-выскочка. Но это, в общем, дело десятое. Важнее узнать, что связывает его с четой Порель и какими ветрами преуспевающего американского бизнесмена занесло в Санто-Доминго».
Оказалось, что американец, как и гаитянин, на отдыхе. Что когда-то, еще до приезда в Соединенные Штаты, он жил на Гаити, где и подружился с судовладельцем. Что в доминиканской столице пути их скрестились случайно. Так, во всяком случае, утверждал хитроглазенький Анри Барнабе.
— Попрошу вас пока не покидать Санто-Доминго, — сказал на прощание комиссар.
Впрочем, на порядочность американца Хуан Монтенегро не полагался. Сегодня же он отдаст распоряжение, закрывающее для Анри Барнабе возможность выезда из страны. Равно как и для Пореля.
Октябрь в тропиках жарок. За день город прокалился насквозь. Воздух был густ, вязок. Был он сыр от ветра с моря. Когда Монтенегро вышел из отеля «Амбасадор», шел уже пятый час. Застанет ли он Барри Майлса в его офисе?
Ветерок на улице скорее обжигал, чем освежал. От его дуновения сдвинулась на лоб русая прядь. Комиссар поправил ее рукой и сделал швейцару знак, чтобы из подземного гаража под гостиницей выгнали его машину. Стоянка у обочин в этом квартале была запрещена. Автомобили ставились в гараж не только постояльцами, но и теми, кто к ним приезжал или наведывался в «Амбасадор» ради ресторана или бара.
Ездил комиссар на собственном «фольксвагене», собранном на западногерманском заводе в Аргентине. Машина дешевая, но маневренная и высоконадежная. Вот только немного тесновата для его большого нескладного тела. Пригнувшись, Хуан Монтенегро втиснулся в кабину и повернул ключ зажигания.
Это короткое простое движение — поворот ключа, движение, многократно повторенное за долгую жизнь (в его пятьдесят два года она представлялась ему уже достаточно долгой), было привычным, но также привычно сопровождалось подсознательной опаской: случалось, что, включая зажигание, человек подрывал себя вместе с машиной, террористы любят такие подлые штучки. Комиссару криминальной полиции приходилось опасаться террористов из числа доморощенных мафиози. Да и не только доморощенных: американские гангстеры через своих верных людей держали под контролем немалую долю игорного бизнеса в Санто-Доминго.
Отъезжая от отеля, Монтенегро думал о нравственной деградации общества, где насилие отвоевывало одну позицию за другой. И только ли в Доминиканской Республике? Двадцатый век, близящийся к завершению, почти что повсеместно отмечен невиданным ранее размахом насилия, терроризма снизу и терроризма сверху — государственного.
Близился предвечерний час «пик», юркий «фольксваген» шустрил, пытаясь за счет обгонов ускорить свой ход, замедляемый бесконечными пробками. Ехать, впрочем, было недалеко. Вот и офис Барри Майлса, представителя американского Федерального бюро расследований. Разумеется, вывески не было на этом офисе, расположенном в небольшом особнячке, что укрыт развесистыми фрамбойанами в осыпи красных цветов. Отсутствие вывески, однако, не означало, что представительство ФБР глубоко законспирировано. Просто ни к чему зазря привлекать внимание ротозеев. А кому надо — работникам местной полиции, к примеру, — дорога сюда хорошо известна. В «округ» Майлса входила не только Доминиканская Республика,
