Адам опустился на свой любимый диван:

– Я хотел переночевать у тебя, но не смог дозвониться, поэтому приехал.

Лео вздохнул и зевнул так широко, что почти хрустнул челюстью.

– Ты в порядке? – снова поинтересовался он, звучно почесывая щетину на подбородке.

Адам кивнул.

– Отлично, – отозвался Лео. – Раз ты в порядке, и дело не касается работы, оно подождет до утра?

Кивок.

– Супер. Сейчас я вообще не в состоянии воспринимать информацию, поэтому располагайся. Где душ, полотенце, запасная одежда и постельное белье, тебе известно. И только не шуми, прошу. Через несколько часов жду от тебя подробный рассказ, за каким чертом ты разбудил меня в такую рань.

– Договорились. – Адам уже складывал вещи в ровный ряд на тумбе рядом с диваном. – Спокойной ночи.

– Ага, и тебя туда же, – вяло отозвался с порога комнаты Лео, еще раз зевнул, потянулся и проследовал в спальню, где через полминуты, судя по скрипу, рухнул на кровать.

Миддлтон усмехнулся, стянул толстовку и направился в душ, так и не решив, что именно расскажет Холдену, когда тот налетит на него утром с допросом. Радовало одно: в отличие от собственной квартиры здесь Адама ждал только спокойный крепкий сон – и никаких призраков прошлого.

Наверное, ему все же стоит сделать у себя дома ремонт, чтобы больше ни одна деталь не напоминала ему о времени, когда в его жизни была Мария. И, может быть, тогда он наконец начнет спать спокойно.

Глава 14

Если бы магнитом для искренних отношений был дорогой костюм, Дэна Розенберга окружали бы только друзья и любящие родственники. Но вот незадача: часть его приятелей была с привкусом мракобесия, большинство коллег выглядели в его глазах «узколобой массой», а среди родственников попадались такие крокодилы, которым палец в рот лучше не класть – откусят по самый локоть и не подавятся. Грядущая помолвка была лучом света в этом параде безумия, именуемом жизнью, но…

Какое подходящее слово «была».

Недовольно скрипнув зубами, Дэн вылез из своего начищенного до блеска «астон мартина» и уверенной походкой направился к центральному офису ФБР, чтобы оставить охраннику на посту сжатую информацию о своей персоне и расположиться внутри неподалеку от крутящихся дверей, откуда открывался прекрасный обзор на всех, кто входит и выходит из здания. В перерывах между наблюдением за потоком людей он просматривал входящие письма, уведомления и сообщения в телефоне и невольно привлекал внимание проходящих мимо сотрудников своим кричаще дорогим стилем и видом абсолютного победителя во всем.

А посмотреть было на что: подтянутая фигура, модная стрижка, дорогие ботинки, которые стоили как недельный запас бензина для «астона», еще более дорогие часы на правой руке, подчеркивающие статус, темно-синий костюм, сшитый на заказ, и единственная небрежная деталь – пара расстегнутых пуговиц под горлом на рубашке.

Еще одна отличительная черта Розенберга – легкая ухмылка, будто окружение вызывало у него высокомерную насмешку: «Мое присутствие здесь – это одолжение вам всем».

Он был готов пойти на все, даже корону бы нацепил на голову, если бы потребовалось, лишь бы никто не узнал, что Билли Сэлинджер растоптала своим внезапным отказом его гордость, достоинство и чувства к ней.

Она продолжала игнорировать звонки, на которые он впервые отважился несколько дней назад, когда больше не смог выносить эту идиотскую, по его мнению, недосказанность. Да и уход Биллз, как он называли Билли, оставил у него внутри более ощутимый отпечаток, чем можно было представить. Дэн вот точно не представлял и, более того, совсем не ожидал от своей невесты ничего подобного.

До этого он пребывал в совершенно искренней уверенности, что у них с Билли все замечательно. К тому же это было первое предложение руки и сердца в его жизни, и поэтому ее «Дэн, знаешь, я… не хочу выходить замуж» стало для него пощечиной. Розенберг смог выдавить в ответ лишь: «Биллз, дорогая, ты в своем уме?»

Она утверждала, что в своем. И что никогда не мыслила так ясно, как в тот момент. Но Дэн был готов поспорить с этим. Правда, не сразу. Ему потребовалось не так много времени, чтобы отойти от первого шока. И вскоре появилась отличная возможность переключиться на что-то более полезное, чем бесконечное самокопание и попытки утешить подбитое самолюбие. Вцепившись в новое дело, как бультерьер в брошенную палку, Розенберг провел личное расследование и теперь дожидался свою «жертву» в холле. Но его рука так и тянулась к телефону, чтобы еще раз попытаться дозвониться до Билли и потребовать одуматься.

Но, если окажется, что Розенберг напал на след действительно стоящего дела, мысли о расторгнутой помолвке смогут подождать. Единственное, что было ему под силу, – это скрыть информацию от своих коллег из СМИ, которые сожрут его с потрохами, когда узнают, что Билли выставила его полным идиотом, бросив незадолго до назначенной церемонии. Дэн и помолвочное кольцо носил до сих пор только потому, что не собирался ускорять уничтожение своей репутации. По крайней мере, в этом Розенберг смог себя убедить.

Нет, он не позволит извалять в грязи еще и свое имя – хватит с Билли и его гордости. Все остальное она и так забрала, даже если и не подозревала об этом.

Продолжая с чересчур деловитым видом пролистывать входящие письма, Розенберг то и дело косился на вход, дожидаясь пару интересующих его личностей, которых предельно ярко описал информатор из Остина, где, по заверениям того же человека, и произошло «страшное убийство».

Дэн был уверен в одном: скрывать подобное от СМИ и жителей города – все равно что совершить не меньшее преступление. И поэтому кто-то должен встряхнуть это гнездо зажравшихся агентов, которые решили в очередной раз замять преступление.

«Не в мою смену».

Что бы ни пытались скрыть эти люди от общественности, у них ничего не выйдет. Хотя бы потому, что в городе есть минимум один человек, который обладает достаточными возможностями, чтобы не позволить им сделать это.

* * *

Какой бы по-своему приятной ни была прошлая ночь, у нее имелся один недостаток: катастрофический недосып. Немного спасал крепкий кофе, купленный по дороге в том заведении, где работала бариста, раздающая свой телефон на картонных стаканах – но, может, так повезло только Адаму.

А