Последовала драматическая пауза. Наконец д’Андрие продолжил:

– Что произошло, достаточно ясно. Фламан скрывался за гобеленом, ожидая, когда добыча спустится вниз. Он вышел из укрытия немного раньше, чем следовало. В тот самый момент, когда жертва появилась на верхней площадке лестницы, Фламан увидел миссис Миддлтон, появившуюся за балюстрадой на галерее. Ясно, что преступник действовал инстинктивно. Чтобы его не заметили, он пригнулся к полу лестничной площадки, на те несколько футов, которые не просматривались миссис Миддлтон. Но несчастный, стоявший на верхней площадке лестницы, заметил, по всей видимости, направленный на него пистолет, вскинул руки к лицу – как раз когда собирался шагнуть вниз, – вскрикнул, оступившись, и упал. Фламан действовал быстро. Он не мог позволить противнику спуститься вниз и разоблачить его. Фламан присел так низко, что его нельзя было увидеть ни сверху, ни снизу. Когда оглушенная жертва ударилась о лестничную площадку, Фламан приставил дуло «гуманного убийцы» ко лбу несчастного, нажал на спусковой крючок и мгновенно передернул затвор. На лестничной площадке лежала папка для писем, которую уронил убитый. Фламан подхватил ее, толкая тело к краю площадки, и тут же нырнул за гобелен. Все это – учитывая скорострельность данного пистолета – заняло не более трех секунд. На третьей секунде мистер Фаулер вбежал на верхнюю площадку лестницы. И что, по его собственным показаниям, он увидел? Он увидел, как гобелен шевельнулся, когда мертвец прокатился мимо, и приписал это тому, что убитый в момент смерти ухватился за полотно. На самом деле гобелен пошевелил Фламан, когда прятался за ним.

Гипотеза выглядела блестящей и вполне убедительной, и я в нее поверил. Но объяснения прервал Фаулер, выскочивший вперед.

– Если вы в это верите… – начал он, но потом остановился. Во рту у него пересохло, сигарета прилипла к губе, и он обжег пальцы, пытаясь отнять ее ото рта. – Если вы верите, что я сказал правду, значит не считаете меня виновным?

– Так и есть, мой друг, – ответил д’Андрие. – Но позвольте продолжить. Я почти закончил. Дальше Фламан действует очень быстро. Прежде чем мертвец скатывается к подножию лестницы, Фламан выпрыгивает на плоскую крышу из окна за гобеленом – которое, смею напомнить, мы потом нашли незапертым. В следующее мгновение он взбирается по низкому контрфорсу и влезает через окно в комнату мистера Хейворда – менее получаса назад Огюст обнаружил на подоконнике несколько весьма заметных пятен грязи. Оттуда он выходит в галерею. Это случилось примерно через двадцать секунд после того, как был произведен смертельный выстрел.

Д’Андрие торжествующе хлопнул ладонью по каминной полке:

– Полагаю, сказанного довольно. Злодей у меня в руках. Пистолет и коробка с патронами обнаружены некоторое время назад в двойном дне его саквояжа, где он их спрятал. Это Фламан, и он отправится на гильотину. Хотите знать, кто он такой и как себя называет? С удовольствием его представлю. Вот он – стоит перед вами! – И этот надутый индюк заученным движением, заимствованным, должно быть, у лицедеев из «Гран-Гиньоля», обернулся ко мне и отвесил поклон.

Глава пятнадцатая

Подозреваемый

Секунду или две я не мог воспринимать случившееся даже как шутку. Оно оставалось за гранью понимания, будто я пребывал в шоке после автомобильной аварии. Я не мог отчетливо разглядеть ни одной черты лица д’Андрие. Его крючковатый нос, коротко подстриженная бородка, глаза, полные триумфа, – все плыло у меня перед глазами, как неясное отражение в воде. Это было сродни тому, что испытываешь, когда тебя окликает на улице совершенно незнакомый человек, и хочется глянуть через плечо и убедиться, что позади тебя никого нет. Именно так я и сделал: оглянулся и осмотрелся вокруг. Никого не было.

При всей неожиданности нового поворота событий любопытен тот факт, что я, ни в чем не замешанный, должно быть, разыграл вполне убедительно сцену внезапного изобличения преступника, какие можно наблюдать в Олд-Бейли[44]. Отныне я буду помнить об этом – на случай, если попаду в жюри присяжных.

Д’Андрие, казалось, уже давно наставлял на меня свой указующий перст. Я представил себе, что вот сейчас он рявкнет: «Признавайся, негодяй!» – и этим превратит все в шутку. И у меня вырвалось некое подобие смешка. Увы, для воспаленного воображения он вполне мог сойти за «пустой и неубедительный смех».

– Вы что, свихнулись? – произнес я наконец. – Похоже, сегодня мы все поочередно сходим с ума. Настал ваш черед? Я – Фламан?!

Д’Андрие наслаждался происходящим.

– Значит, вы отпираетесь? – поинтересовался он. – Что ж, давайте немного попикируемся. Видите ли, я могу доказать, что у вас единственного сегодня вечером была возможность совершить преступление.

Ничего себе! И как он намеревается это проделать? Я попытался собраться с мыслями. Затем до меня донесся стон Г. М. Судя по его виду, он не знал, смеяться ему или выругаться.

– Этого я и боялся, – посетовал он. – Гори все огнем, я боялся этого с той самой минуты, как Гастон Гаске вошел сюда и все это время прикладывал немалые усилия, чтобы не взглянуть на тебя ненароком или не бросить хоть одно слово в твой адрес, Кен! Он не хотел испортить драматический эффект. Послушайте, Гаске – или д’Андрие? – у меня есть серьезное подозрение, что вы случайно наткнулись на пистолет, подброшенный в комнату Кена, а затем уже перешли к логическим выводам и убедили себя, что все продумали заранее. Но черт возьми, когда вы бросили наконец обвинение в виноватую физиономию Кена…

– В моей физиономии нет ничего виноватого, – обиделся я. – Давайте разберемся с этим. Что, в конце концов, вы имеете в виду, утверждая, будто я единственный в этом доме имел возможность совершить преступление?

– Да, я в этом уверен. Ну же, друг мой, я не держу на вас зла, разве вы не видите? Не теряйте самообладания, и я вам это продемонстрирую. Пистолет, Огюст!

Он был очень убедителен. И полагаю, не злорадная ухмылка на лице Огюста, а что-то очень похожее на восхищение в его глазах пробудило во мне осознание того, что эти двое искренне считают меня Фламаном. Не было смысла смотреть на остальных.

– Видите ли, – продолжал д’Андрие, – именно сэр Генри Мерривейл, пребывающий в состоянии, которое, сколь ни прискорбно, следует называть старческим маразмом, помог вам сделать то, что не удалось бы никому другому. Он был вам очень полезен весь вечер… Теперь взгляните на пистолет. Он весит четыре фунта и имеет огромные размеры. Пользуясь общей суматохой, человек, на которого никто не обращал особого внимания, мог прятать