На мгновение он замолчал и поерзал в кресле. Затем продолжил:

– Проследите за событиями с самого начала, и вы многое поймете. Начнем с нашего прибытия в замок после вынужденной посадки самолета на соседнем поле, которая весьма тому способствовала. Мы с тобой и Эвелин Чейн явились сюда вместе с остальными. К нам с поклонами и улыбками спустился хозяин, чересчур гостеприимный, чтобы это могло быть правдой. Он-де получил письмо от Фламана и решил ему подыграть из чисто спортивного интереса. Вся затея показалась мне неправдоподобной. Она отдавала театральщиной во вкусе Французской академии. И все же я мог бы принять ее за правду. В конце концов, подобное письмо было вполне в духе Фламана, и, возможно, кто-то реальный мог поступить таким же образом, что и д’Андрие. Но не успел радушный «хозяин шато» заговорить с нами, как представление провалилось, причем с треском. А теперь вспомните. Мы все вошли в замок и еще ни слова не сказали. Просто не имели такой возможности. Все были перепачканы грязью и, очевидно, составляли одну компанию. Самолет потерпел крушение в доброй четверти мили от замка. На самом деле, когда мы начали обсуждать аварию, я по чистой случайности высказался о пилоте и экипаже так, что из моих слов выходило, будто мы трое летели вместе с остальными. И все же, не проронив больше ни слова, д’Андрие поворачивается ко мне и спрашивает: «Вас и ваших друзей не было на борту самолета?»

Г. М. сделал многозначительную паузу.

– Это была ужасная оговорка. Как, во имя всего святого, он узнал, что нас не было на борту? Всё, даже мои собственные слова, указывало, что мы летели тем рейсом, верно? С расстояния в четверть мили, да еще за деревьями, отсюда ничего не разглядишь. Как он мог знать, кто вышел из самолета, а кто нет? И ответ напрашивался такой: он точно знал, кто будет на борту этого самолета, до последнего пассажира. Он знал это заранее.

Пока это крутилось у меня в голове, пришла еще одна мысль. Единственно возможное объяснение аварии. То, что казалось самой сложной частью головоломки, на самом деле имело наипростейшее объяснение. Как видите, Хейворд был совершенно прав. Самолет не мог быть посажен Фламаном без попустительства пилота или всего экипажа. Тем не менее это кажется невозможным. Во-первых, потому что пилот – первоклассный специалист, давно работающий на этой воздушной линии, и его всегда используют для ответственных рейсов. А во-вторых, потому что Фламан всегда действует в одиночку. Но это верно лишь при условии, что у пилота были преступные намерения. А теперь предположим, самолет совершил посадку, потому что у экипажа имелся приказ от полиции, обратившейся за помощью к авиакомпании, на которую работает пилот. Прямо-таки удивительно, как это проясняет ситуацию! Этот картонный замок с его странным владельцем и заброшенными комнатами начинает походить на тщательно обустроенную ловушку. Слишком изощренно? Да! Но все ухищрения стоят того, если помогут зацепить Фламана. Ну и как Гаске собирается это сделать? Что за игру он ведет? Прежде чем перейти к ней, давайте убедимся, что это игра. Мы являемся сюда, и что происходит? Как только мы все оказываемся в замке, введенные в заблуждение и принятые с удивительным радушием, разваливается дамба. Было бы чересчур наивным предполагать, будто ее размыла и разрушила река. Но если Луаре помогли, то кто? Разве могли мы при первом взгляде на это капитальное сооружение из дерева и камня представить себе, что кому-то из пассажиров самолета, одному из нас, по силам отправить дамбу в тартарары? Все было рассчитано не менее тщательно, чем взрыв бомбы с часовым механизмом. И это могло быть проделано только силами нескольких обитателей замка. Д’Андрие, Огюст, Жозеф, Луи… Мозги и мускулы Сюрте. Как только они убедятся, что Фламан заперт внутри, за ним будет следить множество глаз. Вспомните каждое их слово и каждый жест, прежде чем мы перейдем к следующим моментам.

Г. М. помолчал.

– Фламан поклялся, – продолжил он вскоре, – что будет на борту самолета. Фламан держит слово. Гаске и его помощники не знают, какое обличье он примет. Наверняка им известно только одно: он будет на борту для того, чтобы лишить Рамсдена…

– Чего? – встрепенулся я.

– Спросите у него самого, – предложил Г. М., посмеиваясь, и кивнул в сторону двери.

Та открылась, и Рамсден поспешил войти.

– Спросите его, а пока я изложу несколько крайне пикантных подробностей невинного заговора Гаске.

Глава тринадцатая

Теории Г. М. и тревога Гаске

– В чем дело? – пробурчал Рамсден. – Да не вскакивайте так с мест, черт возьми! У вас у всех такой вид, будто вы в чем-то виноваты. Кстати, Мерривейл, д’Андрие вас ищет. Говорит, у него есть новые доказательства, и рвется убедить вас, что полученное им письмо действительно написано Фламаном…

– Держу пари, так оно и есть, – согласился Г. М., и уголки рта его скептически опустились. – Послушайте-ка, старина, вы должны это знать. Тогда, возможно, поймете, почему он из кожи лезет вон, убеждая нас, будто первое письмо было подлинным. Не останавливается даже перед тем, чтобы возвести напраслину на Фаулера. Видите ли, если мы серьезно усомнимся в том письме, это может привести к провалу всей его операции. Садитесь, Рамсден.

Миддлтон озадаченно потер лоб.

– Если уж тайное становится явным, – пробормотал он, – так тому и быть. И открыли секрет вы. – Он ухмыльнулся. – То есть вы считаете, что я мог бы оказаться Фламаном. Если так, вы предупредили меня.

– Верно. Что ж, сынок, если ты Фламан, – невозмутимо продолжил Г. М., – предупреждать тебя нет нужды. Ты уже знаешь правду, как знает ее Фламан. Вот почему он написал ту единственно подлинную записку и подбросил ее в верхней галерее. И это чертовски беспокоит Гаске. Фламан знает, кто это такой, а у Гаске нет ни малейшего представления о том, где искать скользкого противника. Гаске начинает нервничать. И это одна из причин, почему он вцепился в Фаулера. Другими словами, маскарад Гаске провалился. Кроме того, я не вижу никакой реальной причины, по которой французское правительство должно использовать Рамсдена в качестве приманки.

Тот удивленно уставился на Г. М.

– Я долго пытался, – произнес Рамсден с напряженным и зловещим спокойствием, – уловить хоть какой-то смысл в вашем рассказе. Не соблаговолите ли наконец снизойти до того, чтобы поведать…

Г. М. немедленно выполнил его просьбу, заглушив протестующие