Фил Кортни тоже не сидел сложа руки.
Он уже записал около девяноста тысяч слов и прикинул, что если убрать всю откровенную клевету и вопиющее дурновкусие, то останется примерно пятая часть, что его вполне устраивало. Перед публикацией книга обретет надлежащий объем, а торопиться со сдачей работы… Зачем?
Некоторые из анекдотических эпизодов он вычеркивал с болью в сердце. Одним из таких было яркое и реалистичное описание первой влюбленности шестнадцатилетнего Г. М., но, поскольку упомянутая дама была теперь замужем за членом Кабинета министров, а своей набожностью славилась на всю Англию, Кортни пришел к выводу, что эту историю лучше опустить.
В другом случае речь шла о дьявольски зловредной выходке, призванной повергнуть дядю Джорджа в состояние крайнего замешательства. По мере взросления Г. М. возрастала и его смекалка, но в рассказе фигурировал унитаз – вернее, его новое амплуа, до которого не додумался бы сам Сатана, – а посему Кортни с грустью вычеркнул и этот эпизод.
Диктовка также проходила не без затруднений. Нет, Филу Кортни не помешало разбирательство, проведенное в субботу по требованию полиции, после того как Хьюберт Фейн формально опознал тело своего племянника.
Ему препятствовала вспыхнувшая в сердце сэра Генри страсть к посещению аптек.
Кортни знать не знал, что на белом свете – не говоря уже о городке вроде Челтнема – существует такое множество подобных заведений. Ясное дело, Г. М. вел расследование; и если бы он показывал в аптеках фотографии для опознания или наводил справки о тех или иных людях, Кортни нисколько не удивился бы. Но сэр Генри вел себя совершенно иначе.
Зайдя в аптеку, он просил приготовить лекарство по тому или иному рецепту, после чего вел десятиминутные разговоры с фармацевтом, покуда тот занимался своими делами, и в этой пустой болтовне не проскальзывало ни имен, ни вопросов.
В результате у сэра Генри скопилось множество покупок. Их число и разнообразие озадачили бы даже того простофилю, что фигурировал в арифметических задачках дяди Джорджа. Майора Адамса, в чьем доме квартировал Г. М., они довели до белого каления.
– Но черт возьми, дорогой мой друг! – протестующе воскликнул майор. – И шутить я, поверьте, даже не думаю! Черт возьми!
– Что такое, сынок?
– Если вам так надо ходить по аптекам, почему бы не приобрести что-то полезное? Мыльную стружку для бритья? Бритвенные лезвия? Зубную пасту? Пока что, – принялся считать майор, – вы купили четырнадцать пузырьков микстуры от кашля, двенадцать пузырьков успокоительного, девять пузырьков лошадиной мази, восемь пузырьков…
– Оставьте меня в покое, сынок. Я знаю, что делаю.
И Кортни оставалось лишь принять как данность, что Г. М. говорит правду.
С четверга по воскресенье они с Энн не виделись. Днем она уезжала на работу в Глостер, а вечерами Кортни в поте лица записывал воспоминания сэра Генри.
В душное, обещавшее быть дождливым воскресенье он с досадой обнаружил, что Г. М. снова уходит в штопор многословных воспоминаний, и обрадовался перерыву, когда вскоре после обеда к ним заглянул старший инспектор.
Мастерс нашел сэра Генри в библиотеке, где тот, водрузив на стол ноги в домашних тапочках, увлеченно рассказывал занятную историю о том, как в середине восьмидесятых годов прошлого столетия братцы Дэвенпорт нашли новое применение раздвижным щипцам-хваталкам, и не открывал глаз, пока не договорил, после чего бросил строгий взгляд на неумолимого Мастерса, вздохнул, давая понять, что диктовка окончена, и спросил:
– Да? Какие новости?
– Новостей множество, – заверил его старший инспектор. – Миссис Фейн чувствует себя значительно лучше и уже готова дать показания, что очень хорошо, поскольку я вынужден признать, что в деле этой Полли Аллен и впрямь что-то есть.
– Ага!
– Но это неточно, – осторожно предупредил Мастерс, побагровевшая физиономия которого выдавала, чтó он на самом деле думает об этом «ага», – однако сегодня я выпытаю у нее правду, это как Бог свят! Мы с Агню опросили множество людей, знавших Полли Аллен.
– Молодцы. Она что, была девицей легкого поведения?
– В профессиональном плане? – Мастерс выложил на стол раскрытый блокнот. – Нет. Ни в коем случае!
– Да что вы? Очень интересно…
– Да, она постоянно ошивалась в барах и от угощения не отказывалась, но вела себя очень… привередливо. Предпочитала парней помоложе и плевать хотела, водятся у них деньжата или нет. Да, такое не в человеческой природе, но как есть, так есть. По-своему она была настоящей леди.
– Чем зарабатывала на жизнь?
– Похоже, этого никто не знает, – сдвинул брови Мастерс. – У нее не было… как бы это сказать… близких подружек. Лишь знакомые, с которыми здороваешься и перекидываешься словечком о дрянной погоде. Так вот, им она говорила, что с некоторых пор выступает на сцене.
– На сцене? И с каким номером?
– Об этом помалкивала. Любила важности на себя напустить. Но можно пробить ее по театральным агентствам, если считаете, что оно того стоит. У меня есть ее снимок.
Из-под страницы блокнота старший инспектор выудил небольшую фотокарточку. Г. М. изучил ее, сняв ноги со стола, в то время как Мастерс и Кортни разглядывали изображение из-за его плеча.
На сделанном у моря снимке была стройная девушка – лет, пожалуй, девятнадцати – в чрезвычайно откровенном купальнике в цветочек. Она стояла на людном пляже и смеялась, подняв руки так, будто готовилась поймать надувной мяч. Фото сделали на ярком солнце и твердой рукой, так что внешность девушки – сверкающие черные волосы, полные губы и округлый нос – была запечатлена во всех подробностях.
– Скажите-ка, Мастерс, – заговорил вдруг Г. М., – она вам никого не напоминает?
– По-моему, нет, сэр.
– Никого из тех, что мы видели совсем недавно? Исав милосердный, подумайте! – настаивал Г. М. Наконец он взглянул на Кортни. – Ну а вы что скажете?
Кортни, имевший свои причины заметить это сходство, ответил кивком:
– Она слегка похожа на Энн Браунинг. Цвет волос другой, но черты и выражение лица…
– А, ну да, – подхватил Мастерс, с сомнением глядя на фотокарточку. – Пожалуй, есть немного. Ну и что? Считаете, это зацепка?
Кортни, которого снова стали одолевать дурные предчувствия, подумал, что в четверг вечером у Энн Браунинг имелись все шансы повторить июльскую судьбу Полли Аллен. Он уже рассказал сэру Генри о нападении, и тот встретил его слова многозначительным молчанием, отчего Кортни разволновался сильнее прежнего.
Г. М. сунул фотографию под защитный коврик на столешнице и на какое-то время умолк, задумчиво шевеля пальцами, после чего произнес:
– Хм… Ну ладно. Что добавите насчет Полли Аллен?
– Последний раз ее видели, – сверился с блокнотом Мастерс, – пятнадцатого июля, около восьми вечера.
– Что совпадает с предположением этой девицы Браунинг… Ого!
– Да, сэр. Полли Аллен пропустила стаканчик в обществе двух девушек в баре «Королевской гостиницы» – насколько я понял, это самое шикарное заведение в городе – и сказала, что ей пора на «особое свидание».
– Ее интрижка с Артуром Фейном – о ней кто-то знал?
– Нет. Полли Аллен держала ее в секрете. Это вполне естественно. По словам тех девушек, из бара она ушла в приподнятом настроении (если дословно – «веселая была») около восьми вечера, и с тех пор ее никто не видел. Она снимала комнату над магазином на Променад-стрит. Ее вещи по-прежнему там. Но поскольку жилье она оплатила до конца месяца и за ней водилась привычка срываться с места, не сказав никому ни слова, домовладелица не заподозрила неладного. – Мастерс побагровел пуще прежнего. – Обратите внимание, это не означает, что она мертва, но я вынужден признать…
– Да. Вот именно.
Какое-то время все молчали. В редких лучах солнца поблескивало висевшее на стенах старинное оружие. Г. М. сдвинул брови:
– Еще что-нибудь раскопали?
Мастерс перевернул страницу:
– Так-так… Продолжим. После трудных переговоров с руководством банка мы получили доступ к информации о счетах всех фигурантов. И тоже не обнаружили ничего полезного или примечательного. По-моему, я уже говорил, что, по завещанию Артура Фейна, все отходит его жене, а если с нею что-то случится, имущество передадут в заранее выбранный благотворительный фонд. Артур был единственным Фейном в фирме «Фейн, Фейн и Рэнделл». Его отец умер много лет назад, а мать скончалась в тысяча девятьсот двадцать девятом году.
