– Как к ней приходят эти письма? По почте?
– Нет. Ей их приносят.
Картрайт удивленно взглянул на нее:
– Приносят? В загородный клуб «Мирфилд»?
– В загородный клуб «Мирфилд». Их просовывают под дверь. По крайней мере два из них.
– Кто еще живет в клубе, кроме вас двоих?
– Да вся съемочная группа: Томми Хэкетт, и Ховард Фиск, и Дик Коньерс, и Белла Дарлесс, и… нет, у мистера и миссис Гагерн коттедж, как и у вас, богач вы этакий. Вот вам еще влюбленная парочка. Но в клуб может попасть кто угодно. – Тилли наконец-то высморкалась. Поморгав глазами, она вернула платок в карман и глубоко затянулась сигаретой. – В общем, об этом я и хотела вам рассказать. Меня происходящее не касается. Но я не хочу, чтобы эта девочка попала в беду, если в моих силах ей помочь. Итак, Билл Картрайт, вы намерены сбрить с лица эти заросли, зайти в кабинет Моники и вывести ее на откровенный разговор или нет?
Он фыркнул:
– Можете в этом не сомневаться, Тилли. Однако оставьте в покое заросли. Они подождут до более важного…
– Ох, ну вы и остолоп! – прошипела Тилли, преображаясь. Она подалась вперед и вцепилась в плечи Картрайта. – Вы что, не в состоянии понять, насколько это важно?
Он отстранился и сделал широкий красноречивый жест рукой, смахнув со стола кастрюльку с кофейной гущей, которая приземлилась на пол с громким звоном.
– Дорогая Тилли, если моя борода такой уж большой грех в глазах Небес, будь по-вашему. Я с ней расстанусь – обещаю. Но в настоящий момент мне нужно сопоставить некоторые факты. Я догадываюсь, кто этот мерзавец, – он поднял вверх руку с зажатым в ней письмом, – но хоть ты тресни, не могу понять почему. Я кое за кем наблюдаю – разумеется, не привлекая внимания – последние три недели. И у меня в столе…
– Ау! – раздался голос Моники из соседнего кабинета, и послышались быстрые шаги. – Где вы оба прячетесь?
2
Она стояла посередине кабинета Картрайта, когда парочка с виноватым видом показалась из гардеробной.
Картрайт задавался вопросом, не услышала ли она случайно их беседу, поскольку атмосфера несколько изменилась. Вид у Моники был непринужденный, хотя под глазами обозначились темные круги. Она была в синих свободных брюках и синем джемпере с наброшенным на плечи легким пальто. Ее длинные мягкие волосы пребывали в некотором беспорядке, а на щеке был заметен отпечаток, оставленный испачканным чернилами пальцем.
– Ах вот вы где, – произнесла она, не меняя тона. – Тилли, что значит «камера отъезжает и уходит в сторону»?
– Что, дорогая?
– Что значит «камера отъезжает и уходит в сторону»?
Тилли объяснила, хотя Картрайт был уверен, что уже отвечал на тот же самый вопрос Моники пару недель назад.
– Вот оно что, – проговорила Моника.
Согнув палец, она стала водить им по столу Картрайта. Она колебалась: ее серо-голубые глаза, широко посаженные по обе стороны аккуратного носика, были устремлены в пространство между Тилли и Картрайтом.
Ее нерешительность проявилась еще очевиднее.
– Я зашторила у вас окна, – вновь заговорила она, нарушив звенящую тишину. – Я имею в виду, у вас в кабинете, Тилли.
– Благодарю, дорогая.
– Не могли бы вы и сами почаще это делать? Я… я хочу сказать, необходимо следить за тем, чтобы они были зашторены как следует. Я буквально вздрагиваю всякий раз, когда тот человек каждый вечер неизменно рявкает у нас под окнами: «Свет!»
– Я буду обращать на это внимание, дорогая.
Моника перестала водить пальцем по столешнице.
– О чем вы шептались? – спросила она.
– Ни о чем, дорогая. Ни о чем особенном!
– Какой смысл в этих отговорках? – внезапно вмешался Картрайт. Он выудил из кармана листок розовой бумаги для записей и положил его на стол возле пальца Моники. – Мы беседовали о вас, Моника. Необходимо расставить точки над «и». Мы…
Он замолчал так же неожиданно, атмосфера в кабинете накалилась.
Ведущая в коридор дверь открылась, застав всю троицу на взлете эмоций. В дверном проеме стоял с сияющим и благодушным лицом Ховард Фиск.
– Добрый вечер, – прошелестел он, слегка постукивая по внутренней стороне двери, чтобы придать своему появлению бóльшую значимость. – И до которого часа вы здесь работаете?
Моника, чьи губы были полуоткрыты, а кулаки сжаты, встрепенулась. Тилли Парсонс громко кашлянула. Казалось, только Фиск не замечает напряжения, царившего в кабинете. В сдвинутой на затылок шляпе, он тяжело шагнул через порог, распространяя запах твида.
– Вы тут живете как отшельники, – посетовал он, поблескивая пенсне. – Никому не показываетесь уже неделю. Здравствуйте, Тилли. Здравствуйте, Моника. Здравствуйте, Билл. Дело вот в чем: я зашел за Моникой, чтобы отвезти ее на ужин.
Моника наклонила голову вбок.
– На ужин? – эхом отозвалась она.
– Да, на ужин. Я чуть не переломал себе ноги, пока добирался сюда из главного здания без фонарика, так что отказа не принимаю. Нас ждет золотая колесница, заправленная бензином, возможно, в последний раз. Поедем в город и будем шиковать в «Дорчестере». И наряжаться по такому случаю мы не будем. Прошу вас, моя юная леди.
– Но, мистер Фиск…
– Зовите меня Ховард.
– Я не могу, – покачала головой Моника. – Мне бы очень хотелось, но я не могу.
– И почему же?
Было похоже, что Моника вдруг заметила чернильные пятна у себя на пальцах.
– Потому что не могу – честно. Сегодня понедельник. Вы с мистером Хэкеттом придете в среду, чтобы посмотреть на готовый сценарий, а у меня работы еще непочатый край. Это касается детективной части. – Ее глаза скользнули по Картрайту.
– Да будет вам! Хэкетт не так много вам платит, чтобы вы из кожи вон лезли. Едем!
– Не могу. Мне ужасно жаль.
Ховард Фиск пожал плечами.
– Не знаю, в чем причина, – посетовал он, – по которой я никогда не могу вас убедить составить мне компанию. А как насчет вас, Тилли?
– Простите, у меня дела.
Режиссер сделал глубокий вдох. С безутешным видом он повернулся к Монике:
– Ну, если вы утверждаете, что у вас дел невпроворот, я все-таки воспользуюсь тем, что оказался здесь. Могу я пять минут побеседовать с вами наедине? Речь о сцене «Б» – эпизод в метро. Думаете, получится у нас проработать его прямо сейчас?
– Нет! – прохрипела Тилли Парсонс.
Ее голос резанул по нервам, как бормашина. Присутствующие даже вздрогнули от неожиданности, а сильнее всех удивился Ховард Фиск.
– Что? – обернулся он к ней.
За долю секунды Тилли взяла себя в руки. Издав свой фирменный смешок голосом коростеля, она уронила сигарету на пол и затушила ее ногой.
– Что за женщина! – подтрунила она над самой собой. – Легкое похмелье, и не более. Вчера вечером мы кутили с ребятами, и у меня пол под ногами до сих пор ходуном ходит, как в том пабе. Не обращайте на меня внимания.
– Конечно, – сказала Моника. – Прошу вас в мой кабинет, мистер Фиск.
Она распахнула дверь, придерживая створку.
Через дверной проем за ее плечом виднелась одна стена крошечного кабинета. Моника была настолько же аккуратной в быту, насколько неукротимым было ее мышление. На приставном столике у стены были ровно расставлены справочники, высилась стопка чистых листов бумаги, возле которой лежали два ластика, а также ее респиратор в кожаном футляре. Над столиком висел фотопортрет каноника Стэнтона в рамке. Последний вызывал у тех, кто заходил в кабинет Моники, желание сквернословить, а вот Картрайту, с его тонкой душевной организацией, он представлялся частичкой домашнего уюта и олицетворением искренности в мире фантазий и притворства.
Дверь за Моникой и Фиском закрылась, и Тилли взглянула на Картрайта исподлобья.
– Вы все-таки проговорились, – мрачно сказала она. – По поводу писем. И что вы теперь собираетесь делать?
– Дождаться, пока уйдет Ховард, и проговориться
