Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты хочешь, чтобы я думал, что это она, – прошептал он. – Но ты ошибаешься. Потому что я… не думаю. Я вижу.

В 15:00 он постучал в каюту Элени.

Она открыла дверь в чёрном платье, с опущенными глазами и лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы пришли… арестовать меня?

– Я пришёл найти правду, – ответил он, входя.

Каюта – маленькая. В трюме. С одной лампочкой. С узкой кроватью. С чемоданом под ней. На столе – фото. Две девочки. Близнецы. Подпись: «Мэри и Мэсти. 1910».

– Это вы? – спросил Жюльен.

– Да. Я – Мэсти. Она – Мэри. Моя сестра. Близнец.

– Она умерла?

– Да. В 1926. От лихорадки. В Нью-Йорке.

– А эта… взяла её имя?

– Да. И документы. И наследство. И… меня. Заставила работать на неё. Как служанку.

– Почему вы не сбежали?

– Потому что она… угрожала. Сказала, если я убегу – расскажет всем, что я сумасшедшая. Что я убила сестру. Что я… не существую.

– А вчера? Вы были у неё?

– Да. Я убирала каюту. Потом – ушла. Потом… вернулась. Забыла перчатки. Увидела… её. И его. Месье Уиттла. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Фартуки. И… дневник. Старый. В кожаном переплёте.

Он открыл. На первой странице – надпись:

«Настало время. Она умрёт. И я… стану собой».

– Вы написали это?

– Да. Месяц назад.

– А вчера?

– Я… не сделала этого.

– Почему?

– Потому что… я хотела, чтобы она страдала. А не просто… умерла.

Жюльен закрыл дневник. Посмотрел на Элени.

– Вы не убивали её?

– Нет. Я хотела. Каждый день. Но… не убивала.

– Тогда кто?

– Я не знаю. Но… он или она – умный. И жестокий. И… знает греческий.

Жюльен кивнул. Написал в блокноте:

Элени – мотив: месть. Но… не убивала. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Греческие буквы.– Сломанная помада.– Розовый отпечаток.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

Глава 8. Игра в карты

Вечер на «Одиссее» опускался медленно – как занавес в театре после трагедии. Воздух был тёплым, но с лёгкой дрожью – как будто море знало, что на корабле ещё не всё кончено. Музыка из салона лилась тише, чем обычно, будто оркестр тоже чувствовал напряжение. Люди собирались группами, но разговоры вели шёпотом. Смех звучал реже. Взгляды – чаще.

Жюльен Бельфонтен не спешил. Он знал: в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает. Особенно когда убийца – умный. Очень умный. И оставил след. Не один. А целый алфавит.

Α Μ Ε Σ Τ Ι

Шесть букв. Шесть имён. Шесть подозреваемых. И – одно слово. Почти слово. Почти правда.

Он сидел в салоне, в углу, за столиком с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Подозреваемые:

Арман Дюпре – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Элени – мотив: месть, восстановление справедливости. Не имеет алиби. Но… не писала записку.Доктор Пападопулос – мотив: контрабанда, шантаж. Купил яд. Соврал про использование.Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

В 20:00 в салоне начали собираться пассажиры. Кто-то – на танцы. Кто-то – на ужин. Кто-то – просто убить время. Жюльен остался на месте. Он не пил. Не танцевал. Не убивал время. Он… наблюдал.

Он видел, как вошла Теодора Ланье – в платье цвета вина, с меховой накидкой, с бокалом шампанского в руке. Она села за столик у окна. Огляделась. Увидела Жюльена. Улыбнулась. Подняла бокал. Как будто за здравие.

Он не ответил. Просто смотрел. Пил абсент. Считал секунды.

Через десять минут к ней подошёл доктор Пападопулос – с книгой под мышкой, с улыбкой, с кофе в руке (хотя в салоне подавали только алкоголь).

– А, мадам Ланье! – воскликнул он. – Какая честь! Вы… не хотите сыграть в бридж?

– Почему бы и нет? – улыбнулась она. – Только не проигрывайте, доктор. Я не люблю… слабых мужчин.

Они сели за стол. Присоединились Арман Дюпре и Ирвинг Уиттл. Жюльен не стал подходить. Он просто смотрел. Пил абсент. Считал ходы.

Игра началась. Теодора – с юмором. Доктор – с азартом. Арман – с раздражением. Уиттл – с нервозностью.

Жюльен знал: игра – это не только развлечение. Это – зеркало. Оно показывает, кто ты. Как ты думаешь. Как ты лжёшь. Как ты… боишься.

Он смотрел на их руки. На их глаза. На то, как они держат карты. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг делает неожиданный ход.

Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает.

Через полчаса игры Жюльен встал. Подошёл к бару. Заказал ещё абсента. Потом – неожиданно – подошёл к столу игроков.

– Месье Бельфонтен! – воскликнул доктор. – Хотите сыграть? У нас как раз… свободное место!

– Нет, спасибо, – спокойно ответил Жюльен. – Я просто… хотел сказать. Я нашёл отпечатки пальцев на бокале.

Тишина.

Все замерли. Даже музыка, казалось, стихла.

– Каком бокале? – спросил Арман.

– На том, что стоял на столе. В каюте мадам Дюпре. Тот, из которого она… не пила.

– И… чьи отпечатки? – спросила Теодора. Голос – чуть дрожал.

– Пока не знаю. Но… скоро узнаю. Лаборатория в Афинах – очень хорошая.

– Но… мы же в море! – воскликнул доктор. – Как вы отправите бокал?

– Я не отправлю. Я… подожду. До Пирея. А пока – думаю.

– О чём? – спросил Уиттл.

– О том, кто стоял рядом с ней. Кто подавал ей бокал. Кто… хотел, чтобы она умерла.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как морская вода в штиль.

– Я не убивал её, – сказал