– И за день никто не приходил, и за два! Сиволапов вообще жил бобылём. Кто к нему ходить будет?

– Так к нему что, вообще ни одна живая душа не приходила?

– Ну, почему же. – Квартирная хозяйка потёрла указательным пальцем под носом. – Что-то нос последнее время свербит, к чему бы это? Ну почему же, сослуживцы наведывались… Эти почти каждый день тут паслись, только тогда их и не было, когда Сиволапов на дежурстве! Он ведь одинокий, женщины нет, вот и можно здесь всякое устраивать. Я была против этих визитов, но что сделаешь, он же полицейский!

– А в день перед убийством были у него сослуживцы?

– Нет, в тот день никого не было. Я ещё удивилась, что это, думаю, никаких разговоров и шума не слышно из квартиры Сиволапова?

– Вы ничего не упустили? – вкрадчиво спросил Кочкин.

– Нет… хотя, – глаза квартирной хозяйки сощурились, она в задумчивости приложила морщинистые пальцы к губам, – может, и упустила; вот вы намекнули, и я вспомнила, кажется, кто-то приходил. Но ведь я тоже не сторож возле жильцов… – стала оправдываться Кашинцева, но Меркурий остановил её.

– А Сверчкову вы об этом говорили?

– О чём? – не поняла хозяйка.

– О том, что кто-то приходил.

– Нет, не говорила! – мотнула головой Кашинцева и, скрестив руки на груди, выпрямилась.

– Почему? – улыбнулся Кочкин. Это была хорошая новость, чем меньше знает следователь, тем лучше.

– Да больно важный он, – мундир, фуражка, галуны. И что ни слово, то приказ. Вы должны, вы обязаны! А чего это я ему должна? – Повысив голос, хозяйка подалась вперёд. – За мной отродясь никаких долгов не водилось, а тут приходит… Вы должны! А вот вам! – И Кашинцева, расцепив руки, свернула фигу и направила её в сторону окна. – Вот вы, судя по виду, человек хотя и с полномочиями, но простой, с вами и поговорить приятно, не то что с некоторыми…

– Так кто приходил? – решил вернуть хозяйку на нужную тропинку разговора Кочкин.

– Городовой!

– Это точно?

– Точно! – обиженно прижала подбородок к шее хозяйка. – Я же его видела! Только вот с днями путаюсь, в тот день это было или в другой… – Вспоминая, она закатила, как при падучей, глаза.

– А что это был за городовой, вы его раньше видели?

– Да вроде видела, только вот не припомню где!

– Может быть, он раньше приходил к Сиволапову?

– Нет, к Никодиму Прохоровичу всегда одни и те же приходили, их морды чесночные у меня навсегда в глазах застряли. Этот раньше не приходил!

– И что этот городовой, пришёл и ушёл?

– Нет, он у Сиволапова задержался, потом ушёл, а может, и не ушёл…

– То есть как не ушёл?

– Я не видела, чтобы он уходил…

– А вы не интересуетесь у постояльцев, кто к ним приходит?

– Зачем? – непонимающе глянула на Кочкина хозяйка и медленно моргнула. – Какое моё дело, кто к ним приходит? У меня, скажу вам правду, любопытства, как у других баб, нету!

– Вот вы говорите: Сиволапов жил бобылём, никакие люди к нему не ходили, а как же сослуживцы, городовые?

– Да эти рази люди, это ведь так… – Хозяйка замолчала, подыскивая нужное слово и, не найдя, просто сухо, как при чурании, плюнула в сторону.

– Я вас понимаю, – доверительно глядя в глаза квартирной хозяйке, сказал Кочкин. – Но давайте вернёмся к этому городовому. Вы говорили, что где-то видели его, но не можете припомнить где?

– Не-а!

– А узнать его сможете, если вдруг встретите на улице?

– Смогу!

Кочкин какое-то время сидел в задумчивости, глядя мимо хозяйки. Та изредка тоже поворачивалась в сторону, куда смотрел гость – чего это он там увидел? Меркурий наконец перевёл взгляд на Кашинцеву и попросил описать городового, который приходил к Сиволапову в день перед убийством. Хозяйка этого сделать не смогла. Она говорила о форме, о коротких сапогах, о том, как громко цокали подковки, припомнила, что городовой был без шашки, а вот какое у него было лицо, сказать не могла, повторяла только:

– Ну вот, как у всех …

– Может, какая-нибудь особая примета? – старался помочь ей Кочкин.

– Какая? – Кашинцева рассеянно глядела на чиновника.

– Ну, не знаю, родинка, типун на губе…

– Да разве может быть типун на губе, он только на языке бывает! – заметила хозяйка.

– Это я так, к слову, чтобы вы поняли, что такое особая примета, – оправдывался Кочкин.

– Нет, могу сказать точно, ничего такого у него не было! Мне бы это непременно в глаза бросилось! – Кашинцева уверяла Кочкина с усердием торговки.

– Вы уж извините меня, Мария Севостьяновна, за назойливость, но придётся задать вам ещё несколько вопросов.

– Да задавайте, куды от вас денешься. Видать, судьба моя такая, на вопросы отвечать, хоть признаться, неграмотная я. Отец покойный в школу-то отдавать – отдал, приговаривал ещё, мол, учись, Машка. Я походила-походила, а толку… Что-то учитель мне там говорил, всё пальцем в книжку тыкал. Я гляжу и ничего там, кроме жёлтого пальца, не вижу. Он меня всё пытает: «Что это, а это что?» А я возьми да и брякни: палец ваш… Вот и попёрли меня со школы, как неспособную.

– Так вы читать не умеете?

– Ну как же – умею! Не только читать, ещё писать и считать могу! Только я всем этим премудростям сама обучилась, без школы. Так какие вопросы вы мне задать хотели?

– Этот городовой, которого вы накануне убийства видели, разговаривал с вами?

– Нет! – ответила хозяйка. – Прошмыгнул мимо, и всё. Да и зачем нам разговаривать?

– Например, спросить, в какой квартире живёт Сиволапов… Но он, выходит, знал, как пройти к Никодиму Прохоровичу. Значит, он и раньше бывал у вашего постояльца в гостях. Вы же его видели, только вспомнить, где, не получается. Может, вы его здесь и видели, когда он к Сиволапову приходил?

– А вы знаете, может быть… – Квартирная хозяйка задумалась, прижав кулак к подбородку.

– Может, он одет был как-то иначе, не в форму? – предположил Меркурий.

– Вот, вот! – закивала Кашинцева и вскинула указательный палец. – Он был по-другому одет! Я-то думаю, что в нём не так – одет по-другому. Это же надо, как человек меняется…

– Значит, вы его вспомнили и можете сказать, кто это?

– Вспомнить я, конечно, вспомнила, а вот сказать, кто он, не могу, потому что не знаю. А видела я его совсем недавно.

– Где?

– Да здесь, у себя в коридоре! По-моему… – Кашинцева рассеянно смотрела себе под ноги, что-то вспоминала и вдруг выдала: – К Сиволапову женщина какая-то приходила!

– Женщина? Это, наверное,