– Может быть, это была я? – спросила Людмила.

– Вы? Но свидетель утверждает, что женщина в салоне о чём-то говорила с вашим отцом. Правда, он не смог рассмотреть её лицо…

– Нет, мы не разговаривали, значит, это была какая-то другая женщина…

– Может быть, Палашка?

– Нет, – как от дурного запаха сморщила нос Людмила, – вряд ли отец стал бы говорить ночью с прислугой. Да и потом, что она могла делать там в такое время?

– Я надеялся, что вы мне сможете ответить, а получается, вы тоже ничего не знаете. И всё-таки… Людмила Ивановна, может быть, вам известно о какой-нибудь женщине, с которой ваш отец мог бы разговаривать ночью в салоне?

– Нет! – категорически заявила Пядникова.

– Даже слухи не доходили до вас?

– Я, если говорить честно, вообще слышу об этом впервые.

– А вы можете допустить, что у вашего отца была какая-то женщина?

– Даже не знаю, ничего определённого сказать не могу.

– Мне, поверьте, неприятно об этом спрашивать, но, возможно, у вашего отца были какие-нибудь отношения с Курносовой?

– О каких отношениях вы говорите? – Лицо Людмилы сделалось злым.

– О тех самых, какие бывают между мужчиной и женщиной.

– Даже если бы подобные отношения были, я ничего бы вам не сказала, потому что считаю такие разговоры делом низким! – заключила Пядникова.

– Да, да! – кивнул фон Шпинне. – Мне, признаться, тоже не очень приятно задавать подобные вопросы, но, сами понимаете… – Начальник сыскной снова сослался на службу, присягу, требования начальства и жалобы родственников Курносовой.

– Понимаю! – Людмила решила согласиться с начальником сыскной, надеясь на то, что он в конце концов оставит её в покое.

Глава 34

Некоторые подробности из жизни Пядникова

После беседы с Людмилой начальник сыскной отправился на поиски Уньковского. С подсказки дворового работника нашёл управляющего в каретном сарае, где тот распекал нерадивых конюхов.

– Да куда же вы смотрите, рожи окаянные? Что же вы, убийцы, делаете? Да если у вас кони будут содержаться в таком виде, через полгода тут не будет ни одного, даже самого захудалого коняги… А я вот возьму, да и вычту из вашего жалованья!

– Из жалованья нельзя! – хрипло возразил ему кособородый конюх в синей, неподпоясанной рубахе.

– Это почему же? – с тонкой фальшивой учтивостью в голосе спрашивал управляющий.

– Жалованье – это святое, его не трожь! – ответил конюх.

– А позволь спросить, что у тебя можно взять, кроме жалованья? Ведь у тебя, черта бородатого, ничего другого нет!

– Вот и не бери, а то, не ровён час…

– Что?

– Всякое случается… – вильнул глазами конюх и замолчал.

– Ты мне угрожаешь?

– Нет. Просто говорю, что всё может случиться. Даже с управляющим.

Начальник сыскной, слушая этот разговор, подумал, что слишком вольготно живётся конюхам в доме Пядникова.

– А мне показалось, что угрожаешь!

– Нет, нет! Пророчествую, будущее предсказываю, – то ли юлил, а то ли издевался над начальником работник.

Управляющий уже собрался что-то ответить на слова конюха, но начальник сыскной не дал ему этой возможности, шагнул вперёд и тихо проговорил:

– Прошу прощения…

– Да! – Управляющий повернулся к вошедшему.

– Я ищу Уньковского Фёдора Васильевича и буду вам благодарен, если поможете мне его найти.

– Позвольте спросить, а кто им интересуется?

– Его спрашивает начальник сыскной полиции, барон фон Шпинне.

– Я Уньковский, что вам угодно? – Нельзя сказать, чтобы управляющий сильно удивился приходу полиции.

– Позвольте мне пригласить вас выйти из сарая, на воздухе разговаривать будет намного лучше и приятнее…

– Да, да, конечно! – с готовностью кивнул Уньковский. На его чопорном лице с маленькими подкрученными усиками застыла гримаса тупой учтивости, и было непонятно – удивлён он, напуган или ему всё равно.

Они вышли из каретного сарая под любопытными взглядами конюхов и подсобных рабочих, в глазах которых читалась плохо скрытая радость, что их мучитель – управляющий – получит по заслугам. А то ишь чего задумал, из жалованья вычитать. Где это видано такое!

Управляющий повёл начальника сыскной по хорошо утоптанному двору к скамейке, стоящей в тени тутового дерева.

– Это место вас устроит?

– Вполне! – кивнул Фома Фомич.

Когда они сели, Уньковский сказал:

– Итак, я вас слушаю!

– Вы слышали о пропаже некой Курносовой?

– Как-как? – захлопал глазами управляющий.

– Вам эта фамилия, судя по всему, ни о чём не говорит?

– Признаться – да, столько фамилий, все не упомнишь!

– Это сенная девка Палашка, вы знаете такую?

– Палашку-то, да, кто её не знает…

– Вы слышали о том, что она пропала?

– Как пропала?

– Это вы у меня спрашиваете?

– Ах да, вы тоже не знаете, – мотнул головой управляющий.

– Я, положим, знаю, но мне интересно спросить вас, Фёдор Васильевич. Вы слышали, что Палашка пропала?

– Да никуда она не пропадала! – чуть раздражённо, как человек, многократно отвечающий на один и тот же вопрос, проговорил управляющий.

– Если это так, то почему её нигде нет?

– Просто уехала куда-нибудь к родственникам…

– Это вряд ли! Они-то как раз и озаботились её пропажей. Так вы слышали о том, что она пропала?

Уньковский задумался. Потом перевёл взгляд на фон Шпинне и медленно, точно выбирая из большой кучи слов, сказал:

– Я не знал о пропаже, вернее думал, что она не пропала, а куда-то уехала…

– И никого не поставила в известность?

– Никого.

– Это нормально?

– Не знаю я… – вяло проговорил Уньковский.

– Вы сколько находитесь в этой должности? – холодно спросил фон Шпинне. Управляющий был либо туповат, либо хитроват. Хотя из опыта начальник сыскной знал, что нередко эти два, казалось бы, противоположных качества дружно уживались в одном человеке.

– Скоро будет как пять лет.

– А Курносова сколько занималась наведением порядка в салоне?

– С самого момента, когда этот салон появился…

– То есть?

– Уже три года как.

– Три года – срок приличный, – в задумчивости проговорил начальник сыскной. – И сколько раз за эти годы она позволяла себе вот так без спросу уехать?

– Ни разу; если ей куда нужно было, то она всегда спрашивалась. Палашка трусоватая, чтобы самоуправствовать, да и место боялась потерять…

– Почему же вас не насторожило то, что она исчезла?

– Да насторожило, – прошептал, оглядываясь, управляющий, – и я сразу же кинулся, да только… – Он замолчал.

– Что? – выдохнул фон Шпинне.

– Не велено было в полицию заявлять!

– Кем? – глаза начальника сыскной открылись шире.

– Этого я вам сказать не могу, – пробормотал Уньковский.

– Почему?

– Да потому что места своего лишусь!

– А вас, Фёдор Васильевич, не пугает то, что вы, не ответив на мой вопрос, можете лишиться свободы? – с тихой злобой в голосе спросил начальник сыскной. – Не