* * *

Вот уже немногим более недели, как Елизавета Смирнитская стала самостоятельно спускаться по ступеням лестничной клетки и выходить маленькими шажками на улицу. Обычно во время прогулок ее сопровождала мама, но, когда Лиза научилась самостоятельно ходить без опоры, Светлана Владимировна уехала к сестре в Киев — у той скоропостижно скончался муж-фронтовик, который с тяжелыми ранениями вернулся в сорок четвертом году. Догнала, стало быть, война фронтовика. Светлана Владимировна поехала на похороны, чтобы хоть чем-то помочь сестре и поддержать ее в трудную минуту. Ну и побыть с ней несколько дней рядом.

Судьба Лизы в военный период во многом напоминала удел ее ровесников и сверстниц, с той лишь разницей, что задалась несколько драматичнее и труднее. В сорок втором году, окончив медицинский институт, Елизавета Смирнитская ушла добровольцем на фронт. В том же сорок втором, спустя полтора месяца, вернулась с тяжелым ранением позвоночника. Надо же такому произойти, что случайная мина, разорвавшаяся в лесу неподалеку от того места, где был оборудован и хорошо замаскирован полевой госпиталь, осыпала осколками затаившихся неподалеку бойцов, а ей самой достался двухсантиметровый раскаленный кусочек металла, угодивший в самую середину позвоночника в тот момент, когда она делала перевязку тяжелораненому.

Начались долгие мучения: один госпиталь сменял другой, зыбкие надежды на излечение то появлялись, то исчезали, и казалось, только чудо могло вернуть Лизу Смирнитскую к полноценной жизни. Если бы не волевой характер самой Лизы, то она вряд ли когда-нибудь сумела бы подняться с постели — так бы и провела долгие годы в кровати или в лучшем случае в инвалидной коляске, абсолютно недвижимая и потерявшая всякий смысл своего дальнейшего существования. Однако жажда жизни заставляла ее каждый день с маниакальным упорством часами делать сначала самые простые физические упражнения (поворот головы или шевеления пальцами), которые ей рекомендовали нейрохирурги, сами вряд ли верившие, что девушке удастся вернуть способность передвижения, пусть даже и на костылях. Советы и предписания по лечебной физкультуре были даны Елизавете лишь затем, чтобы придать ее существованию некоторый смысл. Должна же она чем-то заниматься, лежа в постели долгие часы, а занятия лечебной физкультурой куда лучше, чем разглядывание белого потолка и жалоб на немилосердную судьбинушку. Годы быстро утекали, если и просматривался какой-то прогресс, то лишь в том, что она научилась переворачиваться со спины на живот и обратно.

В январе 1948 года Лиза впервые самостоятельно села на постели и посидела таким образом, превозмогая боль, но невероятно счастливая, минуты полторы. Еще через месяц у нее получилось свесить с кровати ноги (не враз, конечно, а сначала одну, потом другую), однако подняться у нее никак не получилось — ноги, отвыкшие от ходьбы, не желали слушаться. На ноги Елизавета встала летом сорок восьмого — естественно, с помощью костылей — и даже сделала несколько неуверенных шагов, после чего грохнулась на пол. Неудача не расстроила, наоборот, лишь только укрепила ее желания в ближайшем будущем передвигаться самостоятельно. Уже через полторы недели она с помощью костылей стала передвигаться по комнате.

Впервые на улицу она вышла в конце октября. Ее, аккуратно поддерживая под руку, сопровождала Светлана Владимировна. Со второго этажа по ступенькам, где они проживали, Лиза с мамой спускались не менее четверти часа.

Надо было видеть искрящееся от счастья лицо Лизы, когда она с матерью впервые за несколько лет вышла на улицу. Погода в тот день выдалась скверной, небо плело кружева из темно-серых облаков и выглядело неулыбчивым и пасмурным, одежду продувал пронизывающий холодный ветер, однако для восстанавливающейся молодой женщины он был самым невероятным и радостным в ее жизни.

Неспешно они дотопали до короткой сырой лавочки, стоявшей во дворе, где немного посидели, передохнули, осмысливая радостные перемены, происходящие в их жизни, а потом двинулись в обратный путь.

С тех пор Лиза ежедневно стала выходить на улицу, а девять дней назад ее походы из дома приобрели вполне самостоятельный характер, то есть без мамы и до чертиков надоевших костылей, сильно натиравших подмышки. Вот и сейчас, придерживаясь одной рукой за лестничные перила, Елизавета Смирнитская спустилась со второго этажа — хорошо, что это был не четвертый этаж и даже не третий, — открыла дверь в подъезд и вышла в прохладу улицы. Шел легкий, почти невесомый снег. Крупные белые хлопья, покачиваясь, медленно ложились на землю. Небо было серо-молочного цвета, и, несмотря на то что часы показывали всего-то три часа дня, возникало ощущение, что время склоняется к вечеру.

Лиза прошла во двор, постояла немного, с наслаждением вдыхая свежий воздух, после чего села на полюбившуюся скамейку, подстелив под себя прислоненную к спинке картонку. Посидев минут пятнадцать в задумчивости, поднялась и решила пройтись вокруг дома. Молоденький снежок, еще не успевший слежаться, приятно похрустывал под ногами, и Елизавете казалось, что теперь в ее жизни будет полный порядок, а нескончаемая черная полоса, преследовавшая ее последние шесть лет, наконец-то сменится на белую. Сделав вокруг дома два круга и немного подустав, Елизавета решила, что гулять сегодня хватит, и неторопливо пошла к своему подъезду. Не доходя шагов семи-восьми до двери в подъезд, она вдруг поскользнулась и наверняка растянулась бы на мокром асфальте, не поддержи ее мужчина в коричневом драповом пальто, шапке-пирожке и с палочкой. Он был приятной наружности и не старше сорока лет.

— Спасибо, — с благодарностью посмотрела на мужчину Лиза.

Ей вдруг подумалось, что если бы она упала, то подняться было бы очень непросто. Какое-то время ей пришлось бы неловко и безуспешно барахтаться, переваливаясь с одного бока на другой, как жуку, упавшему на спину и пытающемуся снова встать на лапки. И еще она подумала, что хорошо, что этого барахтанья не увидел этот доброжелательный мужчина с палочкой…

— Не за что, — улыбнулся мужчина в коричневом драповом пальто. — Позвольте, я доведу вас до двери?

Он бережно подхватил Лизу под локоток, и вместе они дошли до двери в подъезд. Девушка заметила, что мужчина с палочкой припадает на левую ногу. Значит, он, как и она, был на войне? Почему бы тогда им не стать друзьями? А может, чем черт не шутит, ближе, чем друзьями?

Подобные мысли вихрем пронеслись в голове Лизы Смирнитской, пока они медленно шли до подъезда. Сердце Лизы билось так, что, верно, было слышно не только ей…

— Знаете, я хочу как-нибудь отблагодарить вас, — промолвила она, потупясь. — Не будь вас, я непременно грохнулась бы на землю, как уже не раз бывало, и дожидалась бы прохожих, которые мне помогли бы подняться. Или вставала бы, как какой-нибудь лесной