— Я бы сам пошел, — мрачно пробубнил товарищ Калинников, — но как? На дворе снегу по это… хорошо, если по шею.

— Я позавчера провалилась, — поддакнула Юлечка.

— То было позавчера. За два дня еще больше намело. Были б хоть лыжи, так нет же…

Эмма Анатольевна заклеймила всех позором, обвинила в трусости и, напялив на себя видавшую виды утепленную куртку, отправилась в поход.

Он завершился, едва начавшись. Эмма Анатольевна сошла с крыльца и тотчас ухнула в сугроб, как в болото. Вытянула руки, замахала ими, точно сигнальщик на корабле, и от ее отчаянного рева у оставшихся внутри заложило уши.

Товарищ Калинников со Славиком пришли на выручку, не без усилий вытащили грузную преподавательницу из трясины и вернули в коттедж. Она долго отряхивалась, запорошив весь пол в прихожей, выгребала белое месиво из сапог и из-под подола, бранилась на чем свет стоит и просила ради всех святых хорошенько протопить печь.

— А то я простужусь и умру… чхи! У меня горло слабое и гайморит хронический…

Товарищ Калинников выгреб из железного ящика в подсобке половину лежавших там дров, и тут случилась новая неожиданность. Под поленьями, на дне ящика, обнаружилась записка, начертанная на куске картона четкими печатными буквами. Она гласила: «Вспомните, кого обидели».

— Это нам, что ли? — Товарищ Калинников озадаченно вертел картонку, а второй рукой скреб плешивый затылок.

— По-моему, неудачная шутка, — пискнула Юлечка, но в глубине души она не сомневалась, что автор записки отнюдь не намеревался шутить.

— Лично я никого никогда не обижала, — отрезала Эмма Анатольевна и, как была, в куртке, села возле печки на стул — отогреваться.

— Каждый человек кого-нибудь да обидел, — философски изрек Славик. И после паузы продолжил: — Эта записка все объясняет. Нас собрал здесь человек, которому все мы сделали что-то нехорошее. Таким образом он решил нам отомстить.

— В смысле? — рявкнул товарищ Калинников. — Я его когда-то в трамвае толкнул, а он меня за это голодом уморит или заморозит насмерть? Что за чепуха!

— Наверное, речь идет о более серьезной обиде, — предположила Юлечка. — Но если мы все перешли дорогу одному и тому же человеку, у нас должно быть что-то общее. А мы друг друга в первый раз видим.

«И вращаемся в разных сферах», — хотела прибавить она, но промолчала, потому что подобное замечание показалось ей двусмысленным. Сочтут еще, что она выпендривается, противопоставляет себя мелкому служащему из никому не ведомого НИИ или не слишком отесанному коммунальщику.

— Необязательно, — гнул свое упрямый Славик. — Да, мы друг друга не знаем, но сколько существует точек, в которых мы так или иначе соприкасаемся! Магазины, больницы, кинотеатры, транспорт… Обиженный нами человек может быть, например, продавцом. Или врачом. Или билетером.

— Хватит нести ахинею! — зычно промолвила слегка отогревшаяся Эмма Анатольевна. — Я не собираюсь вспоминать всех, кому в метро случайно наступила на ногу. И потом — что это изменит? Если мы вспомним и покаемся, нас сразу отвезут домой?

За окнами смеркалось. Товарищ Калинников, переживший военное детство, предложил развести в горячей воде хлебные крошки и приготовить нечто вроде тюри. Этой неаппетитной жижей и поужинали. Сладости тоже решили беречь, поэтому к чаю каждому досталось по четвертушке пряника и по паре леденцов.

Юлечка всегда следила за фигурой, привыкла к разного рода диетам, но сейчас и ее желудок устроил бунт — ныл и недовольно урчал.

Чтобы отвлечься, послушали радио, узнали, что конференция ОПЕК, состоявшаяся в Абу-Даби, приняла решение в следующем году поднять цены на нефть на четырнадцать с половиной процентов. С этой ободряющей новостью легли спать, так как делать больше было нечего. У всех в головах вертелось одно и то же: что принесет завтрашний день?

Юлечка не позволяла себе впасть в уныние. Ежась в выстывшей постели, она думала о том, что завтра понедельник. Ей надо на учебу, остальным ее компаньонам по несчастью — на работу. Кого-нибудь да хватятся, начнут искать, вызволят… Она-то сама никому не сказала, куда едет, но обстоятельная Эмма Анатольевна или разговорчивый товарищ Калинников — неужто отбыли тайком?

Ночью она совсем продрогла. Пришлось встать и надеть джемпер, а заодно и брючки. Печка остыла, огонь договорились до утра не разводить, чтобы растянуть как можно дольше последние дрова. В итоге температура в доме упала до плюс двенадцати градусов по Цельсию, если не врал термометр, висевший на стене в столовой.

На завтрак раскрошили оставшийся хлеб. С этого момента в их распоряжении оставалось только сладкое, от которого уже донимала изжога.

В довершение всех бед кончилась заварка. Цедя из чашки пустую водицу, Юлечка поделилась с невольными узниками коттеджа своими ночными размышлениями.

— Нас ведь найдут, правда? Кто-то же знает, что мы здесь?

Товарищ Калинников задумчиво покашлял.

— Так-то оно так… Я и жене, и заму своему говорил, что еду в пригород и к понедельнику вернусь. Но вот какая закавыка… Пригородов у Ленинграда — пруд пруди. Нам же не сообщили, где конкретно эта чертова избушка находится. Потому и выходит, что искать нас не легче, чем иголку в стогу.

Того же мнения придерживался и Славик:

— Если кто нас и спасет, то только мы сами.

— Так спасайте же! — взорвалась, словно атомная бомба, Эмма Анатольевна, чьи нервы за три дня окончательно сдали. — Вы мужчины, сделайте что-нибудь!

Товарищ Калинников со Славиком сразу после так называемого завтрака взялись за работу. Сначала Славик предлагал из немногочисленных поленьев и остатков горючего для генератора развести костер, чтобы привлечь к себе внимание. Однако товарищ Калинников рассудил: ежели дом стоит на значительном отдалении от жилья, то от костра не будет проку — его никто не разглядит.

Сошлись на том, что подавать сигналы — затея гиблая. Надобно действовать иначе. Товарищ Калинников, настроенный решительно, отодрал от внутренней обшивки коридора фанерный лист и при помощи кухонного ножа (других, более подходящих инструментов не нашлось) сконструировал что-то наподобие снегоступов. Привязал их к своим валенкам лямками от рюкзаков и отправился в дорогу.

— Хоть бы добрался, хоть бы добрался! — твердила, глядя ему вслед, Эмма Анатольевна, и ее скороговорка напоминала молитву.

Через час с небольшим небо вновь разразилось снегопадом, все окрест заволокло белесой пеленой, даже на шаг впереди не видно было ни зги.

Эмма Анатольевна уже не требовала немедленного спасения. Она упрекала всех и вся за то, что позволили товарищу Калинникову осуществить безрассудную авантюру.

— Он же там погибнет! — причитала она. — Его заметет!

Но каким-то чудом товарищ Калинников выжил. Вывинтился