Со стороны послышался густой бас:

— Вот ведь сплетни языками плетут. И правильно эпарх сказал. — Молодой кряжистый кузнец с развешанными на поясе ножами для продажи уперся кулаками в пояс, насмешливо глядя на двух женщин. — То ж блудливые, поди, девки. Одни пришли, другие ушли. Может, в лупанарии[12] подались, а вы тут уже и эпарха приплели. Так вот услышит курица да несет по всей улице.

Клавдия взвилась. Сдвинула платок на затылок и тоже подбоченилась. Нина, поняв, что разговорчивому кузнецу сейчас достанется, мелкими шажками отступила и скрылась за спинами уже собирающейся на скандал толпы. Звенящий праведным негодованием голос Клавдии доносился до Нины, пока она не ступила на Мезу[13]. Выдохнув, аптекарша поежилась. День был неожиданно прохладным. И правда, зайти надо к Гликерии. Погреться, побеседовать с подругой. А заодно и порасспросить, что там за пропавшие девицы. Она наверняка знает.

Глава 2

В пекарне Феодора было шумно. Покупательницы обсуждали соседок и общих знакомых, говорили о приезде франкских послов, о нарядах знатных патрикий. Позвякивали монеты, шуршали передвигаемые по прилавку корзины. Хозяйка пекарни Гликерия успевала и обслужить, и беседу поддержать, и неловкого подмастерья оплеухой наградить. Ее белые пышные руки с закатанными рукавами туники порхали над расставленными на каменном прилавке корзинками с горячими хлебами, ароматными рогаликами, медовыми лукумадесами[14]. Запах свежей выпечки обволакивал, настраивал на неспешную беседу, приглашал надломить хрустящую корочку и насладиться нежной пышностью только что испеченного хлеба.

У Нины от ароматов закружилась голова и заворчало нутро. И правда, с утра ведь и не съела ничего. Пробравшись вдоль стенки мимо болтливых покупательниц, Нина присела на край деревянной скамьи. Поставила корзинку под ноги и приготовилась ждать, пока Гликерия освободится.

Кто-то из покупателей упомянул о грядущих состязания на колесницах через пару седмиц. А это значит, что город снова будет украшен синими и зелеными лентами и флагами, снова начнутся стычки в тавернах и на улицах между прасинами и венетами[15]. Димархи обоих димов будут, как положено, призывать своих сторонников не устраивать безобразных побоищ на улицах и на самом ипподроме. В день состязаний увеличится на улицах количество стражников, а к Нине после состязаний будут прибегать хозяюшки за мазью от ушибов да за похмельным отваром для своих благоверных.

Подмастерье, повинуясь жесту хозяйки, подбежал к Нине, подал миску с лукумадесами и чашу с горячим салепом. Нина вдохнула теплый аромат корицы, сделала осторожный глоток, чувствуя, как сладкий напиток согревает тело и умиротворяет душу. Вскоре и сама Гликерия подошла, убирая выбившийся золотистый локон под платок. Поманила Нину в комнату, скрытую занавеской. Тут суетились помощники, укладывая в корзины хлеба и сдобу для богатых клиентов. К каждой корзине был привязан грубой ниткой кусочек пергамента с именем заказчика. Мальчишки-разносчики поджидали снаружи, болтая и хохоча.

За последние годы пекарня разрослась. Феодор, батюшка Гликерии, был уже стар. Дела все вела Гликерия. Когда она вышла замуж за Иосифа-сикофанта, тот препятствовать семейному делу не стал. Напротив, помогал, чем мог. И двор они расширили, и помощников да подмастерьев набрали. И трапезную пристроили, где в жаркий день можно укрыться от палящего солнца и выпить освежающего настоя на яблоках и фенхеле, запивая им сладкую выпечку. А в день, как сегодня, можно было выпить горячего салепа, что Гликерия умела приготовить, как никто другой в городе.

Проведя Нину вглубь, Гликерия выдохнула:

— Уф, набежало народу сегодня. Вот ведь то густо, то пусто.

— Тебе ли на пусто жаловаться? У вас вон как разрослась пекарня. Уже, поди, первая в городе. И помощников, я смотрю, еще набрали.

— Ты просто давно не заходила. Все во дворце да во дворце. Расскажи хоть, что да как у тебя? А то стыдно сказать — от покупателей только и узнаю, что у моей подруги делается.

— Ну раз узнаешь — так и мне расскажи теперь, — рассмеялась Нина. — А то вдруг я что не знаю, а кумушки уже по всему городу слухи расплескали.

Гликерия пожала пышным плечом:

— Вот еще. Знаешь же этих сплетниц — одна приврала, другая не разобрала, третья по-своему пересказала. — Она помолчала, продолжила, глядя в сторону. — Говорят, с предводителем гильдии вашей вроде как хороводишься. Врут, верно?

Нина отмахнулась, впиваясь зубами в лукумадес. Прожевав, спросила:

— Ты мне лучше вот что скажи — на базаре болтают, будто женщины пропадают в городе. А эпарх не велит их искать. Слыхала об этом?

— Слыхала. Говорят, что предводитель гильдии вашей, — Гликерия бросила взгляд на Нину, покраснела, — служанку свою потерял, да потом с эпархом ругался, что не ищет он ее. Тот, говорят, его даже блудодеем обозвал.

— Неужто красавица Талия пропала? Она ж у него еще и года, поди, не поработала, — расстроилась Нина. — Он и правда к ней был ласков.

К предводителю гильдии, почтенному Агафону Ципрасу, аптекарше частенько приходилось являться. Он в последнее время что-то стал вызывать Нину чуть не каждую седмицу. Спрашивал про снадобья, что она от женских немочей готовит. Даже про те, что плод из нутра изгоняют. Подумав, Нина подняла взгляд на подругу:

— Ну а другие пропавшие, они-то кто?

— Не упомню сейчас. Надо у Клавдии спросить. Она давеча заходила, звон от нее по всей пекарне стоял. Насилу выпроводила. — Гликерия вздохнула. — Только говорят, что пропадают одинокие девицы или вдовы. Из бедных. Где служанка, где прачка.

— А Иосиф-то что думает о том? Он же у тебя сам на службе у эпарха, знает, должно быть, пустые это слухи или нет.

— Иосиф с кражами разбирается, потому девицы пропавшие — не в его ведении. Но он с Никоном твоим говорил…

— С чего это и Никон-то мой, Гликерия?! Ты что такое говоришь?

— Прости, оговорилась. Так вот он с сикофантом Никоном говорил, так тот ему поведал, что эпарх не велел их искать. Мало ли, говорит, с ухажерами сбежали или в лупанарий подались. Или домой вернулись. Ежели семья прошение не подала, значит, нечего и огород городить.

Нина покачала головой:

— Талию я знала. Сирота она, идти ей было некуда. А девица она хорошая, набожная. Лупанарий тоже не по ней. А когда она пропала, не знаешь?

— Уж не собралась ли ты и эту беду решать? — нахмурилась Гликерия. — Знаю я тебя, Нина. Даже не думай! А то мало ли кто за девицами одинокими охотится, не хватало еще, чтобы тебя снова…

— Да что ты такое говоришь?! — перебила ее Нина. — Не собираюсь я никого искать! Будто