Потерпевших набралось немало. Их оказалось достаточное количество, чтобы упечь эту сволочь на долгие годы в тюрьму. От смертной казни, которая в то время еще была, его спасло то, что он не убивал.

Тонечке тоже пришлось выступать в суде. Она помнила полный ненависти взгляд подсудимого. И отлично запомнила его слова.

— Ты во всем виновата! — заорал он после ее выступления. — Запомню тебя! Ходи и оглядывайся!..

Что она и делала всю свою сознательную жизнь. Даже после того, как узнала, что насильник умер в тюрьме от множественных болячек, Тонечка жила с оглядкой.

Когда умерли ее бабушка и родители, стало совсем худо. И она решила выйти замуж. За коллегу. Они вместе работали в лаборатории при большом пищевом комбинате детского питания. Часто виделись. Вместе ходили в столовую, усаживались за один столик.

Мужичонка был так себе: хлипкий, мелкий, в массивных очках на тонкой переносице. Из широких рукавов белого рабочего халата выглядывали узкие запястья. Худые ноги часто спотыкались. И, конечно же, Тонечке он не мог нравиться. Нравиться там особо было нечему. Скорее, ей было его жаль. Николай — так звали коллегу — часто становился объектом насмешек. При этом он был очень талантливым. Но авторство каждого его рацпредложения уходило к другим сотрудникам. Разве могла она такое стерпеть? Нет!

И она позвала Николая замуж. Окружила его такой заботой и трепетным теплом, что Николай через пару лет совместной жизни стал начальником лаборатории, потом защитил подряд две диссертации: кандидатскую и докторскую. Запатентовал несколько разработок и заделался бизнесменом, открыв собственную фирму. Тонечка все время была при нем, вела бухгалтерию. И строго следила за молодыми сотрудницами, чтобы они не посмели соблазнить ее Николая.

Жизнь шла своим чередом. Богатства множились, грамотно копились Тонечкой, вкладывались в новые проекты. Через пятнадцать лет совместной жизни она смело могла бы заявить, что жизнь удалась. И тут случилось горе. Самое настоящее, не поддельное. Явилось оно в образе милой белокурой тихони, устроившейся на фирму начальником одной из лабораторий, занимающейся селекционными разработками.

Тихоню звали Оля. Но Николай почему-то почти сразу начал называть ее Оленькой. Потом его служебная нежность переросла в восхищение. И уже через полгода после трудоустройства Оленька вползла не только Николаю в душу, но и в постель. Понаблюдав за его метаниями между страстью и долгом, Тонечка поняла, что необходимо действовать, и чем быстрее, тем лучше. Разговоры говорить с Коленькой было бесполезно. Он был по уши влюблен. С его Оленькой она вовсе не собиралась контактировать. Та уже распускала на фирме слухи о скором Колином разводе и их последующей свадьбе. Даже намекала на то, что с рождением наследника затягивать они не станут.

Могла ли Тоня в такой ситуации пустить все на самотек? Нет! И она начала действовать. Тихо, исподтишка принялась гадить Оленьке, подставлять ее под всевозможные неприятные инциденты, намекающие на промышленный шпионаж. При этом она продолжала играть роль верной, любящей жены, ежедневно провожающей мужа до порога и встречающей его там же. К тому времени она уже работала удаленно, но держала руку на пульсе и, обзаведясь информаторами, была в курсе всех дел на фирме.

Тонечка терпеливо ждала. Прошло полгода, потом еще полгода и три месяца. Звезда Оленьки закатилась, когда Коленька выявил утечку секретных данных из ее лаборатории.

Конечно, Оленька не была виновата, и данные к конкурентам не попали. Но выглядело все именно так! Оленька была изгнана с фирмы и из постели. Коленька загрустил. Запустил дела. И бизнес со временем пришлось продать. Но за о-очень хорошие деньги. И еще за очень-преочень хорошие деньги Тонечка продала все наработки и открытия. На вырученные средства она купила им большую квартиру в новом районе. Дом за городом. Оставшиеся накопления удачно разместила. Ежемесячно имела достойную прибыль, хотя Коленьке говорила, что средства тают, ему давно пора бы взяться за ум и перестать хандрить, заняться уже делом.

Хандрил Коленька недолго. Умер через год от странной болезни, покрывшей его тщедушное тело язвами. Почти сразу, как Оленька снова объявилась. Правда, они так и не встретились, потому что Оленька явилась с новостями, которые могли бы навредить слабой нервной системе и истаявшему здоровью Николая.

— Мне необходимо с ним увидеться, — с таким заявлением обратилась она к Тоне, перехватив ее у подъезда.

— Зачем? — не поняла Тоня. — Он больше не владеет фирмой и на работу вас взять не может.

— Мне не нужна работа, — удивилась Оленька. — Мне нужен Коля.

Она была все такая же беленькая, пригожая, с округлившейся фигурой, что делало ее еще более привлекательной. И эта округлость фигуры, и странно повзрослевший взгляд Тонечку насторожили.

— Зачем он вам?

— Он болен, я слышала. — Оля покусала алую губку, — вышло мило. — Я хотела бы сообщить ему новость.

— Сообщайте мне. Я передам, — пообещала Тоня, не уверенная в этом.

— У Коли есть ребенок. Наш с ним общий ребенок. Мальчик. Он родился уже после моего увольнения. Меня тогда несправедливо оболгали. Коля не хотел меня видеть и слышать. И у меня не было возможности сообщить ему, что он станет отцом.

— Сколько ребенку? — поинтересовалась Тоня.

— Ему годик, — вымученно улыбнулась Оленька. — Он здоровый, милый малыш. Но нам с ним очень тяжело. Материально. Коля должен знать о ребенке. И принимать участие в его судьбе.

— Я поговорю с ним. Обязательно передам вашу просьбу. А сейчас, простите, мне пора.

Тоня так и не успела рассказать Коле о ребенке. Через две недели он умер. А еще через три недели ее вызвали в суд, куда Оленька обратилась, открыв наследственное дело. Только зря она это сделала. У нее ничего не вышло. Все, что когда-то принадлежало Николаю, было продано. И наследовать после его кончины оказалось нечего.

— Ты пожалеешь! — шипела ей в лицо Оленька, как страшный насильник со скамьи подсудимых много лет назад. — Ходи и оглядывайся…

Глава 2

Под утро пошел снег. Падал крупными хлопьями, без ветра. Встав у кухонного окна, он замер. Белая завеса, сквозь которую едва пробивался свет уличного фонаря, казалась сказочной, она восхищала. И он решил удрать из дома. Такое прекрасное утро было достойно ранней лыжной прогулки.

Саня Ярославцев медленно расчерчивал лыжней снежную гладь большого поля, раскинувшегося сразу за парком. Скоро оно должно стать новым микрорайоном. На самом дальнем его рубеже уже выстроились в ряд строительные вагончики. Ленты какие-то натянули, определив границы участка. Технику начали подгонять. Но работы не велись. До весны все отложено. А пока декабрь. Самый любимый месяц. Он выдался непривычно снежным, морозным — все