— Светлана Петровна, вас ждет Николай Захарович.

— Ну… Я сейчас не готова, что ли… — растерялась рестораторша, не зная, что сказать.

— Это очень срочно, — спокойно произнес молодой человек и добавил металлическим голосом: — И не терпит отлагательств.

— Я только в порядок себя приведу, — попыталась сопротивляться Чернова.

— Вы в порядке, — успокоил ее молодой человек, — сами дойдете до машины или вам помочь?

— Сама, — прошептала Светлана Петровна и посмотрела на двоюродную сестру таким взглядом, словно прощалась с ней навсегда или хотела попросить ее о помощи.

Но ничего не сказала и прошла под приподнятым полиэтиленовым пологом. Лариса Ивановна прошмыгнула следом, проводила двоюродную сестру до входа, посмотрела, как Света садится в черный «мерседес» с тонированными стеклами, и вернулась к стойке.

Обеденный перерыв в окрестных офисах, судя по всему, заканчивался, потому что народу в зале было немного. Буфетчица Люба смотрела на экран телевизора, на котором мужчина с растрепанными волосами, вращая глазами, пугал зрителей:

— Хождение сквозь стены, оно же фазирование, или призрачность. Способность встречается очень часто и заключается в том, что персонаж, обладающий ею, способен протаскивать молекулы одного объекта через молекулы другого безо всякого между ними взаимодействия. Фазирование — это преобразование материи из фермионного состояния в бозонное.

— Убери эту чушь! — приказала Лариса.

По другому каналу негры играли в футбол, хотя написано было «ЦСКА — Спартак 0:0». Это Люба сама переключила без всякого приказа, и тут же на экране появилась женщина в полицейской форме, с накачанными губами и скулами:

— Этот человек крайне опасен для девушек и женщин всех возрастов: он с легкостью добивается всего, чего хочет. А хочет он всегда одного — денег.

На экране появилось изображение немолодого лысоватого человека восточной внешности. А голос полицейской женщины продолжал звучать:

— Он выдает себя то за армянского олигарха Гамлета Арутюняна, то за футбольного тренера Тенгиза Галаури, то за гражданина Израиля Моисея Фридмана, то за итальянского певца Карамболино Факетти… На самом деле это пятидесятидвухлетний уроженец Молдавии Василиу Кодряну с незаконченным средним образованием и двумя судимостями за квартирные кражи и мошенничество. Около двух десятков женщин считают себя обманутыми этим человеком и общая сумма финансовых претензий к нему — более семидесяти миллионов рублей…

— Ни фига себе! — удивилась буфетчица. — Откуда такие дуры только берутся? Вы бы стали такому доверять свои деньги?!

— Нет, конечно! — возмутилась Лариса Ивановна. — Мужчинам вообще нельзя доверять. Тем более деньги.

На следующем канале шел турецкий сериал: молодая красавица-блондинка обнималась с молодым красавцем-брюнетом, и оба плакали.

— Хоть здесь все как у людей, — обрадовалась буфетчица и посмотрела на новое начальство. — Хотите кофейку с «Бейлисом»?

«Мерседес» с тонированными окнами въехал на территорию резиденции Локтева, медленно покатил по розовой брусчатке мимо аллеи пятиметровых туй. Когда Светлана была здесь в последний раз, туи были совсем небольшими — немногим выше ее роста. У широких ступеней крыльца, ведущих на летнюю террасу, стояло дерево — грецкий орех, — которое было высоким даже в то время, когда этот дом строился. Возле грецкого ореха сын хозяина дома Константин разговаривал по телефону. Светлана Петровна поздоровалась с ним, но молодой человек не ответил и демонстративно отвернулся. А она услышала сказанное им в трубку: «Ну и сколько я ему должен?.. А он ничего не попутал?»

На террасе у большого стола сидел Кондрашов — многолетний помощник Николая Захаровича. Увидев Светлану, он поднялся и произнес негромко:

— Хорошо, что вы приехали. Он уже несколько раз спрашивал вас.

Подошел еще один человек, и вместе с Кондрашовым они сопроводили гостью на второй этаж, проследовали мимо кабинета хозяина и свернули в маленький коридорчик, где были личные апартаменты Локтева. Возле спальни стоял мужчина в белом халате. Увидев подошедших, он молча открыл дверь, Светлана Петровна глубоко вздохнула, словно пыталась запастись воздухом, как перед прыжком в воду, и вошла.

Николай Захарович лежал не на своей широкой ореховой кровати, а на больничной койке, которую можно было поднимать, опускать и менять угол наклона. К нему были присоединены какие-то проводочки, а из носа торчала пластиковая трубочка. Рядом стояли две молодые женщины в белых халатах.

Увидев Светлану, Локтев махнул рукой, и обе женщины поспешили к выходу.

Одна, проходя мимо посетительницы, шепнула:

— Только недолго, а то он очень слаб.

Когда двери закрылись, Светлана подошла к кровати, наклонилась и поцеловала бывшего любовника.

— Привет, родная, — тихо произнес он, — видишь, как оно…

— Все будет хорошо, — ответила она как можно бодрее, — столько врачей вокруг, они что-нибудь сделают.

— Что-нибудь они делают уже почти год… — Николай Захарович вынул из носа пластиковую трубку, мешавшую ему говорить, — когда делают что-нибудь, то и получается кое-как… Дышать через трубочку — то же самое, что любить на ощупь… Но теперь я сам чувствую, что в любой момент все для меня закончится. Мой дед ничем не болел. В девяносто лет он сходил в баню, надел чистое белье, сказал дочери — моей тетке Марфе, — чтобы постелила ему в горнице на сундуке. И лег там, скрестив руки на груди. Утром она встала пораньше и нашла его в той же позе, но уже мертвым. Мой отец Захар Андреевич — его ты не помнишь, наверное, — был в Глинске секретарем горкома, вечером готовился к партхозактиву, который должен был пройти на следующий день. Ровно в полночь он позвонил второму секретарю, чего никогда не делал так поздно, и попросил провести партхозактив без него. «А вы где будете?» — спросил тот. — «А я уже буду с докладом перед Богом стоять…» Лег спать — и все… У меня же так легко уйти не получается… Врачи-сволочи не дают…

Локтев закашлялся, потом перестал и похлопал ладонью по постели рядом с собой.

— Садись, моя хорошая. Какое счастье, что ты пришла.

Света осторожно опустилась, наклонилась и поцеловала его еще раз.

И, не поднимая головы, шепнула:

— А ведь я любила вас, Николай Захарович.

— А сейчас чего, — удивился Локтев, — кончилась твоя любовь, что ли?

— Не кончилась. Как без нее? Вы у меня единственный любимый мужчина за всю жизнь. Был муж, другие, но никогда я так не любила. Да и любила ли их вообще?

— А ты у меня не единственная, — улыбнулся Локтев, — была у меня девушка — наша, глинская. Я как