электриком в городской бане. Когда-то там было два отделения: мужское и женское, но потом в одном сделали заведение для вип-клиентов, а другое расписали по дням: три — мужские и три — женские. Понедельник — выходной. На электрика часто жаловались посетительницы: по их утверждениям, он постоянно вкручивал лампочки во время их посещений. Будь он молодым и красивым, бабы не жаловались бы, но ему было под сорок и у него имелось родимое пятно на пол-лица. И еще одно обстоятельство: он сильно хромал — одна нога у него была короче другой. А ведь некоторым нашим девочкам, на которых напал маньяк, в том числе и Вале Соболевой, удалось вырваться и убежать… Потом было несколько заявлений от гражданок, уверявших, что их преследовал мужчина с явно недобрыми намерениями, тот сильно хромал, и потому им удалось уйти от преследования. Понятно, что если бы мужчина хотел напасть, то выскочил бы из засады внезапно и никуда бы эти несостоявшиеся жертвы изнасилования не делись. Но меня привлекло другое: подавшие заявления женщины не смогли описать своего преследователя, потому что на его голове была темная маска с прорезями для глаз.
— Балаклава, — подсказал Снегирев.
— Именно. То есть он прятал свое лицо не для того, чтобы остаться неузнанным, а чтобы не напугать… Это я сейчас так думаю. А тогда я решил, что это именно он и был — насильник и убийца. И когда я пришел к такому выводу, то заглянул к нему на работу в мужской помывочный день, чтобы не было ненужных женских воплей. Начал опрос, сказал, что никто его ни в чем не подозревает, но поступил сигнал, который мы должны проверить и отчитаться перед начальством. Он молчал, задышал тяжело… Видно, что испугался. Я задал вопрос, где он находился такого числа в такое-то время. И вдруг этот мужик срывается с места, бросается, хромая, к окну и сигает в него… Второй этаж. Я подбегаю, смотрю, он на земле лежит, но тут же вскакивает и скрывается, хромая уже на обе ноги. На третьи сутки я его все-таки отыскал и допросил. К моему разочарованию, он ни при чем оказался. Признался в том, что преследовал иногда женщин… Короче, надевал балаклаву, расстегивал брюки, доставал свой этот самый и преследовал с единственной целью показать… Потом меня отстранили от дела, да еще на меня подали докладную, что я мешаю следствию… Отец, конечно, замял все и в отпуск отправил. Когда вернулся, узнал, что ты уже в областном следственном изоляторе и помочь тебе нет никакой возможности.
— А я и не ждал помощи, — признался Алексей, — я думал, что все вскоре прояснится. Ведь понятно, что и нож, и платье Насти мне подкинули. Не полиция, а убийца. А раз так, то он меня знает и за что-то мстит. Навесной замок на дверях гаража гвоздем открывался. А в гараже помимо «кавасаки» и черный шлем-модуляр и рыжая байкерская куртка-косуха. И куртку, и шлем я приобрел на центральном рынке Дамаска — Сук аль-Хамидия. Других таких курток и шлемов в нашем городе нет и в ближайших городах, вероятно, тоже. Я мог бы доказать, что в момент нападений был совсем в другом месте, но меня не слушали. Кто-то с самого начала назначил меня основным подозреваемым. А раз другого подозреваемого нет, то надо сажать меня и докладывать о раскрытии резонансных преступлений. Я правильно понимаю?
Василий покачал головой.
— Не все так однозначно. У тебя было стопроцентное алиби. Ты был с Миланой Шаховой. Ты был с ней в каждую ночь нападений на девушек. Или почти в каждую. Я это знаю точно, но доказать не могу. Но ты почему-то не признался в этом на следствии. Я уговорил Шахову явиться на суд и сделать заявление, что она была с тобой. Говорить, что у вас было что-то, не стоило: это следствие не интересовало. Она явилась, как ты знаешь, и заявила, что была с Костей. Тебя она этим похоронила, а Косте обеспечила алиби… А ты тогда отреагировал на это так спокойно, словно и не ждал от нее ничего другого.
— Не надо об этом, — попросил Снегирев.
— А о чем еще говорить? О том, что она этим не только тебя упекла надолго, ведь тебе пожизненный срок корячился, который ты и получил, но потом дело пересмотрели и заменили пожизненный на двадцать пять лет. И все это по злобной воле Шаховой. Ладно, она тебя упекла, хотя и не знаю, что там у вас случилось, чтобы так тебя наказывать! Но она ведь своими показаниями убила Екатерину Степановну — твою маму, которой на выпускном вечере клялась в вечной любви, а потом целовала ее…
— Не надо, — повторил Алексей.
— Сколько раз она приезжала к тебе на свиданку? Ни разу! Она даже заявления не подавала. А Валя Соболева каждый год писала прошение, но ей отказывали, потому что она тебе не родственница и вообще никто… У нее сын от какого-то московского фотографа-тусовщика, который даже не признал ребенка. Валькины родители занимаются воспитанием сына, потому что считают, что их дочка спивается, что неправда. Сейчас они с ребенком на даче, а она даже не съездила к нему ни разу, но не потому, что не любит, а потому, что каждое мгновение ждала, когда ты вернешься. Боялась пропустить самый важный в своей жизни момент…
— Зачем ты мне это рассказываешь? Вынеси аппарат, и я уйду.
— Вынесу, — кивнул майор полиции, — я просто сказать тебе хочу, как мы тобой здесь все гордились. В нашей газете расписали про твой подвиг, как ты сбитого вертолетчика вытаскивал… как вас настигли, и ты бился в окружении… И я думал, смогу ли я так. И потом, когда ты уже сидел, а я тут блаженствовал… Короче, был я дежурным по горотделу, и поступила информация, что в дачном поселке «Мечта» появились подозрительные люди, вооруженные автоматом. Звонивший был сильно нетрезв, но я все равно отправил по адресу дежурную машину. И зачем-то поехал сам. Не знаю зачем: вероятно, проветриться решил. Сутки в душном кабинете тоже не высидишь. Подъехали к дому… то есть метров двадцать не доехали, чтобы преступники, если они есть, не смогли бы через окна засечь наш автомобиль. Один из моих людей взошел на крыльцо, второй начал обходить дом. И тут прямо через дверь автоматная очередь, а за домом захлопали пистолетные выстрелы. Я выскочил из машины, и водитель зачем-то выпрыгнул. Но водитель тут же в кусты помчался, а я из кобуры свой «ПМ» достал
