Ну, там, в лесу, видел, да? Лиз им готовит, убирает, стирает, если кто-то попросит. Они все очень ею довольны. Да она ведь и у тебя прибирает! — вспомнил он.
— Как по-твоему, она убиралась здесь после того, как Жан-Франсуа повесился?
Мишель на минуту задумался и наморщил лоб.
— Да нет, вряд ли! — решил он наконец. — Когда она его нашла, наверное, перепугалась до смерти. Расстроилась, кинулась звонить, всякое такое… Какая уж тут уборка!
— Вот и я о том же. Тогда другой вопрос: тебе не кажется странным, что Жан-Франсуа ничего здесь не трогал. Просто пришел и повесился.
— А что тут странного? — неуверенно пожал плечами Мишель.
— То, что он не присел, не выпил, скажем, вина, чаю, или хотя бы воды, чтобы как-то собраться с мыслями. Ведь он собирался покончить с собой!
— А может он не хотел пить? — возразил Мишель. — Бывает же такое.
— Да это не связано с жаждой! Я говорю о психологии.
— Ну, в психологии я не особенно разбираюсь, — добродушно признался Мишель. — Тебе виднее. А ты что, психолог?
— Почти. В общем, ни чашки, ни стакана нет.
— Так он же не пил, вот их и нет! — снисходительно объяснил Мишель, удивляясь Норовской недогадливости.
***
Сережа закончил с шашлыками, Норов пересел за стол, Сережа тоже сел напротив него и разлил вино по бокалам.
— Твое здоровье, Пал Саныч!
— Благодарю, — Норов чокнулся с ним. — И твое. Так почем ты землю взял?
Он по-прежнему спрашивал небрежно, но Сережа вздохнул и поставил бокал на стол. Он явно надеялся, что Норов не станет возвращаться к разговору.
— Ну, нам повезло. Получилось по номиналу, — неохотно ответил он.
— По номиналу это сколько? — не отставал Норов.
Сережа отвел взгляд.
— Примерно в сотню все обошлось…
— Даром!
— Ну да, так получилось, — Сережа краснел все больше. — Я Осинкина подловил в хорошую минуту, объяснил ему свою семейную ситуацию, попросил. Все-таки, мы с ним — старые друзья. Ну, он и не отказал.
— Понятно, — кивнул Норов.
Клянчить у Осинкина подарок стоимостью в шесть миллионов долларов было со стороны Дорошенко наглостью, даже Петров, наверное, такого себе не позволял. Это объясняло, почему Осинкин хотел Сережу убрать: он подобного не любил, да и кому бы такое понравилось?
— Попробуй шашлык-то, Пал Саныч, — проговорил Сережа просительно, почти жалобно, как будто речь шла не о шашлыке. — Я ж для тебя старался!
— Попробую. — Норов взял на вилку кусок мяса и тут же, поморщившись, отложил.
— А Петров? — поинтересовался он. — Тот тоже тебе по старой дружбе подписал? У него ведь каждый квадратный метр на счету!
Сережа, пунцовый, отпил вина и нервно закурил.
— С Петровым мы по-свойски все решили. У него старший сын захотел транспортным бизнесом заняться, Петров ему газелей взял, штук двести, кажется. Ну и попросил пару хороших маршрутов выделить. Я же не мог ему отказать, все-таки, он первый зам. А он мне за это… В общем, удачно так все сложилось.
— Действительно. За пару маршрутов — участок в шесть миллионов? — покачал головой Норов. — Он, наверное, выпил в тот день много?
— Ну, я ему еще кое в каких вопросах помог, — промямлил Сережа, не глядя на Норова.
Норов не стал допытываться, в каких именно вопросах и какую помощь оказал Сережа Петрову. Это уже не имело значения; картина в целом была ему ясна.
— Поздравляю, — холодно проговорил он. — Почему же ты мне об этом не сказал?
— Пал Саныч, ну что ты от меня хочешь! Я же знал, как ты отреагируешь!
— А как я должен реагировать? Ты считаешь, ты поступил порядочно?
— А в чем же тут непорядочность, Павел Александрович? — поднял на него взгляд Сережа. — Ведь это же мой ресурс! Разве я не могу им распорядиться?
— Твой? — насмешливо перепросил Норов. — Это, конечно, меняет дело.
— А чей же, Паша? Я им руковожу, я за него отвечаю.
— Отвечать, Сережа, — не значит разворовывать.
— А я и не ворую! — горячо возразил Сережа. — Какая разница, кому эти маршруты отдавать: Петрову, или какому-нибудь Сидорову! Ресурс — это возможности. Либо я их возьму, либо другой.
— Но лучше, конечно, если возьмешь ты, — усмехнулся Норов.
— Лучше! — убежденно ответил Дорошенко. — Я больше пользы принесу! Я ведь о нашем с тобой бизнесе никогда не забываю! На каждый маршрут по три машины пускаю!
— Что значит, по три машины?
— Ну, мы платим за одну лицензию, а машин-то ездит гораздо больше! Откуда иначе у нас такая прибыль?!
— Получается, мы с тобой обманываем бюджет?
— Павел Александрович, ты же не ребенок! Ты сам меня бизнесу учил, забыл уже? Если бы мы полностью по-честному работали, что бы мы получали? Кто в России честно работает? Да мы в тысячу раз порядочнее всех прочих! Мы же эти деньги не себе берем!
— Часть берем себе.
— Нет, а как еще? Вообще что ли себе ничего не оставлять? Другие все себе забирают, до копейки!
— Меня не очень волнуют другие. Но мне не нравится, что мы с тобой крадем.
— Пал Саныч, да зачем ты так говоришь?! Где же тут воровство?!
— Крадем, — повторил Норов, с досадой морщась.
— Ничего подобного! Только ты так на вещи смотришь, ты один, во всей стране! А что толку в бюджет эти деньги отправлять! Он все равно как бездонная бочка, лей не лей, его не наполнишь!
— Ты и с прочими маршрутами так поступаешь? — запоздало догадался Норов. — И с теми, что Петрову отдал? Да у тебя, поди, и свои есть?
Сережа осекся на полуслове. Он сидел перед Норовым, красный, как рак, не зная, что ответить, беспомощно хлопая голубыми глазами с длинными ресницами. Норов смотрел ему в лицо, пристыженное, с бегающим взглядом, и вдруг увидел, как Сережа переменился: потолстел, полысел. С годами в нем появилось что-то осклизлое, чего Норов не замечал раньше.
— Как же так, Сережа? — вслух проговорил он с удивлением и невольным отвращением.
И тут Дорошенко взорвался.
— Не понимаю, в чем ты меня обвиняешь? — крикнул он. — Я что-то украл? Я получил эту землю на законных основаниях, по документам! Я что, права не имею? Мэрия ее направо и налево раздает, и ментам, и налоговикам, и прокуратуре! Задаром! Я Осинкина сколько лет знаю и в первый раз к нему обратился! Я взяток не беру, по десять часов на работе торчу, каждую неделю мне на совещаниях голову мылят, должна же мне быть какая-то компенсация! Кому я навредил?! Я о своей семье забочусь, что в этом плохого? А тебе я об этом не сказал, потому что ты все равно бы не понял! Ты всегда