— Во, блин! — обидчиво сказал Челнок в адрес старушки. Взяв из раковины влажную тряпку, он усердно протер все, к чему прикасался. Особенно поверхности гладкие и блестящие. Зачем сюда приходил, зачем рисковал и ломал замок? Выпить соку крыжовника? Квартиру посмотреть? Да, были редкие случаи, когда, насмотревшись, ребята бросали воровское ремесло… Но после бабушкиной квартиры пойдешь тырить еще шибче. На полонезе Огинского модного холодильника не приобретешь…

Челнок подошел к двери и начал слушать. На лестничной площадке мышки не слыхать. Никого. Он выскользнул. Да хоть бы и кто: Голливуд накидку предусмотрел — одежды под ней не видно, глаз под капюшоном не разглядеть. Голливуд даже мокрую погоду угадал.

10

Тоски в жизни Чадовича прибывало. Сперва он не понимал почему.

Но только сперва: рутина съедала юные годы, как ржа металлические трубы. Вот уж не думал он, что в оперативной работе столько прямо-таки механического однообразия. Он и в уголовный розыск пошел из любопытства, считая его самым благородным побудительным мотивом. Люди меняли работы не только из-за денег — надоедало делать одно и тоже. Хотелось работы творческой. В конце концов, творить — это удовлетворять трудом свое любопытство.

А он? Скачет, бегает, пишет и подшивает бумажки…

Капитан Оладько занимается делом стриптизерши, которую изнасиловали в ночном клубе. Двое оперативников вторую неделю сидят в засаде — едят и пьют — в ресторане «Инкогнито». Мишка, тоже лейтенант, пошел в бригаду РУБОПа. Конечно, сабля Буденного…

Он будет проситься в отдел борьбы с наркотиками, в ГУБНОН. Там ребята и за бугор ездят. Только надо не устно, а написать официальный рапорт.

Телефон вызвал к начальнику. Видимо, насчет сабли Буденного, поэтому Чадович приготовился к обороне: в смысле, работа идет, но сабля, что иголка в стогу сена…

— Володя, квартирная кража. Вот адрес. Понятых найдешь, участковый там. Если потребуется следователь и эксперт, то позвонишь. Беги, машина едет.

— Товарищ майор, сплошные выезды…

— У нас такая работа, лейтенант.

— Понимаю, что я мент…

— Кто ты? — перебил Леденцов.

На короткостриженные бронзовевшие волосы, на красную кожу лица, на медь его пуговиц падал свет с высоты сейфа, где стояла лампа. Поэтому Леденцов казался каким-то золотым божком, которого только что извлекли из археологических раскопок — потому что не мигал. Но божок мигнул, переспросив:

— Так кто ты?

— Мент.

— Почему «мент»?

— Так прозвали.

— Кто прозвал?

— Не знаю.

— А я знаю — урки.

— В кино…

— Кинорежиссеры повторяют. Ну, а если ворье в законе завтра назовут тебя легавым — будешь?

— Мента хватит.

— А «мусором» назовут? Мент, легавый, мусор — вот полный набор. А почему не милиционер, не лейтенант, не опер?

— Я поехал? — вышел из положения Чадович.

— Да ты на мента и не похож.

— А на кого я похож? — полюбопытствовал лейтенант.

— На куклу Барби, — почему-то разозлился майор.

Чадович поехал на место происшествия, смирившись с «куклой Барби». Злость майора относилась к тем золотистым кудрям, которые у лейтенанта свисали до плеч, и начальник был прав: оперативнику выделяться нельзя. Серая мышка, а не белая ворона…

Лейтенанту казалось, что блочные коробки в свое время заселялись особым народом, пьющим и склочным; или последние выезды так совпали? Он поднялся на последний этаж, где на лестничной площадке стояли люди. Чадович подошел. Навстречу шагнула чистенькая старушонка:

— Молодой человек, проходите, пожалуйста, дальше, мы ждем милицию.

— Я и есть она, — признался оперативник.

Участковый подтвердил:

— Лейтенант, это хозяйка. Взломана дверь.

— Из присутствующих в квартиру кто-нибудь входил?

— Только она.

Старушка в белой курточке, в светлом берете и с ясным моложавым лицом смахивала на грибок-шампиньон. Тонкой рукой она показала на замок. Чадович воздержался бы от слова «взломан»: замок был отомкнут аккуратно, не иначе как подбором ключей. Лейтенант задумался: предстоял долгий и нудный осмотр квартиры. Оперативник есть, участковый на всякий случай тоже, понятые тут… Нужен следователь с экспертом-криминалистом. Но сперва расспросить хозяйку, и начал не с паспортных данных, а с сути:

— Что взято?

— Где?

— Из вашей квартиры.

— Ничего не взято, да у меня и брать нечего.

— Зачем же вызывали милицию?

— А что, можно ходить по чужим квартирам?

О проникновении в чужое помещение статья в уголовном кодексе была. Чадович спросил тоном въедливого крючкотвора:

— Если ничего не взято, то проникновение в квартиру не доказано?

— Не доказано, но замок сломан.

— Так, повреждение имущества. Во сколько вы оцениваете замок? Пишите исковое заявление.

Участковый рассмеялся. Еще бы: в районе угоняли «Мерседесы», отстреливали бизнесменов, взрывали квартиры, грабили обменники… Старушка, похожая на беленький шампиньончик, тоже поняла ситуацию:

— Да, пустяк.

— Подростки хулиганят, — заметил понятой.

— Извините за беспокойство, — тихо сказала старушка.

— Замок сейчас поправлю, — заключил работу на месте происшествия участковый.

Лейтенант отправился в РУВД, и чем ближе подъезжал, тем противнее становилось на душе. Почему? Он же прав — некогда уголовному розыску заниматься мелочью. А настроение… Потеряно время, выбит из колеи, люди оторваны от дела, машину гоняли… Разве это сыскная работа? Мент он, в натуре, а не оперативник.

Уже войдя в кабинет и сев за стол, Чадович поймал себя на потаенной фальши. Не мог его задеть пустой вызов, которых случалось немало…

В памяти — зрительной, что ли? — на лестничной площадке стояла пожилая женщина, похожая на беленький шампиньон…

11

По Челноку уже который день прыгал кайф, живенький, вроде нетрезвых блох. А выпивал-то всего по сто граммов этой самой водки на еловых щепках, джина. Он знал, что кайф не от него, а от сложившихся обстоятельств, легших не поперек, а вдоль. Как тут не запеть старую воровскую молитву?

Господи, спаси и сохрани

От морозной Колымы.

От автомата старшины…

Все вдоволь. Бабки имелись, даже зеленые. Работа была — вез пакет от Голливуда к хозяину. Прикид модный, обед плотный. Жена, правда, лярва, да она теперь ему вроде ни к чему.

Господи, спаси и сохрани

От моря Охотского,

От конвоя вологодского…

Жизнь сладка, потому что с детства едал одну горечь. Отец у него был, но появлялся, только когда сына пора было сечь: слово-то сечь не подходит — секут розгами, а отец дубасил всем, что было у него в руках. И если теперь Челнок видел любого папашу с ребенком, то от души удивлялся, почему этот отец не лупит сынишку, нянчится и не выбрасывает в кусты?

Господи, спаси и сохрани

От злобных вертухаев,

От недовешенных паек…

Мать не работала, принимала