– Я понимаю: семья – это семья.

– Совершенно верно.

– Вы знакомы с его друзьями?

– Кто именно вас интересует?

– Таисия Калачёва.

– Ну, Тая не то чтобы друг моего дяди… – Кунич едва заметно поморщился. – Разумеется, знаком.

Расспрашивать Григория о том, что он думает о Таисии, не имело смысла: всё отразилось на лице Кунича, поэтому следующим вопросом Феликс перебросил мостик к интересующей его теме:

– А с другими друзьями покойного Владимира вы общаетесь?

– Не со всеми, – медленно ответил Григорий. – Но…

– Да, вы поняли правильно: я имею в виду их старую компанию, – поспешил уточнить Феликс, не сводя взгляд с Кунича.

Несколько секунд внутри Григория шла отчаянная борьба: ему очень хотелось солгать, сказать, что никого не знает, но разум взял верх – уверенный тон Вербина заставил Кунича решить, что Феликс знает правильный ответ, и потому пришлось сознаться:

– Да, я с ними знаком. – Пауза. – Ваши вопросы имеют отношение к смерти Вениамина?

– В определённой степени.

– Не хотите говорить?

– Не имею права.

– Я думал, то дело закрыто.

– Закрываются только раскрытые дела.

– Смешно сказали.

– Как есть.

Кунич глотнул кофе и зачем-то поправил воротник рубашки. Жест получился не только ненужным, но и нервным.

– Что вы хотите знать?

– Ваше мнение об этой компании.

– О тех, кто остался?

– Зачем же себя ограничивать? Можете рассказать обо всех.

Григорий хмыкнул, потом посмотрел на часы, потом сделал ещё один глоток кофе и негромко начал:

– Как вы наверняка знаете, я познакомился с ребятами примерно восемь лет назад, когда они были уже сложившимся коллективом и не горели желанием принимать кого-то в свой тесный круг. Быть их знакомым – пожалуйста, но полное доверие нужно заслужить. А я не люблю выслуживаться. Поэтому мы только познакомились и периодически встречались.

– У Михаила Семёновича?

– Да. После гибели Володи они его не оставили.

– Молодцы, – одобрил Вербин.

– Мой дядя влиятельный человек с весьма обширными связями в самых разных кругах, – сказал Кунич. – Дружить с ним большая честь. И большая выгода.

– Неужели их привязанность обусловлена только этим?

– В том числе этим.

Что в Америке, что в России люди часто меряют окружающих по себе. Особенно люди с гибкими моральными принципами.

– И они используют вашего дядю в своих интересах?

– Я не вникал. – Григорий понял, что переборщил. – Если дядя им и помогает, то не советуясь со мной.

– Вы знали Вениамина Колпацкого?

– Мы были представлены.

– Скажете что-нибудь о нём?

– Тюфяк. Очень хороший. Очень добрый. Очень умный в своей профессии. Но тюфяк. Думаю, Карина сделала бы из него человека, но… Не успела.

– Что скажете о его смерти?

– А что я могу сказать? – Григорий посмотрел на Вербина с искренним удивлением. – Веня куда-то поехал и его кто-то убил. Это всё, что я знаю.

– Я думал, у вас есть какие-нибудь мысли на эту тему, – объяснил Феликс.

– Если бы они были, я бы поделился ими во время расследования.

– Я должен был догадаться, что вы так скажете.

– Попробуйте писать детективы.

Вербин сделал в записной книжке ненужную пометку. Просто для того, чтобы никак не ответить на прозвучавшее предложение.

– Карина Дубова?

– Цепкая, умная, прагматичная. – Теперь Кунич старался давать короткие ответы, избегая уничижительных характеристик. – Карина действительно любила Веню. Любила очень сильно. Я, если честно, не ожидал от неё подобного. И не ожидал от Вени такой выходки.

А вот это мог сказать лишь человек, который неплохо знает отношения в компании. Григорий заметил, что проговорился, и усмехнулся:

– Вам уже рассказали, что мы с Кариной состоим в отношениях?

Феликс, который впервые об этом слышал, изобразил жест, который можно было понять и как: «Конечно, нет», и как: «Разумеется, да».

– Благодаря ей моя жизнь в Москве не такая… гм… скучная. Благодаря мне Карина… надеюсь, чуть менее несчастна, чем могла быть.

– Она до сих пор любит Вениамина?

– Она всегда будет его любить, – мрачно ответил Григорий. И тряхнул головой, словно приходя в себя: – Это всё?

«Он ревнует, – понял Феликс. – Он бы с радостью занял в сердце Карины то место, которое в нём занимал Колпацкий, но Колпацкий, судя по всему, до сих пор его занимает, что вынуждает Кунича ревновать. И злиться».

– Дарина Дубова?

– Очень хочет, чтобы её считали «серой мышкой».

– А в действительности?

– В действительности Дарина куда хитрее, чем показывает.

– Не умнее?

– Спасибо, что обратили на это внимание. – Кунич всё-таки не удержался от уничижительных замечаний.

– Вы сказали то, что хотели.

– Именно.

Пока все данные Григорием характеристики полностью совпадали с теми, которые Феликс уже слышал или сформировал для себя после встреч с соответствующими людьми. То ли Григорий был честен, то ли понимал, что лгать нельзя: маленькая ложь ведёт к большим подозрениям. А если собираешься впоследствии врать по-крупному, лишние подозрения ни к чему.

– Таисия Калачёва?

– Сука. – Кунич широко улыбнулся. Впервые – искренне. – Или вы хотели услышать от меня нечто иное?

– Я не ожидал столь откровенного определения, – признался Феликс.

– Все считают Таю хорошей, доброй девочкой, но она так быстро переключилась с Володи на Михаила Семёновича, что мне трудно поверить в её высокие моральные качества.

«Конкуренция, – понял Вербин. – Ты боишься, что она всё-таки уговорит старика на себе жениться. Ты не понимаешь, что Пелек все решения принимает сам».

О других членах компании Григорий говорил достаточно спокойно, даже чуть высокомерно, давая понять, что они ниже его. Но когда речь зашла о Таисии, Кунич изменился. Он явно опасался, что женщина помешает ему заполучить наследство, во всяком случае – всё наследство, и это его бесило. Таисию Григорий ненавидел.

«Интересно, они с Кариной часто обсуждают объект своей ненависти?»

– Насколько быстро?

– Что? – не понял Кунич.

– Насколько быстро Таисия переключилась с Владимира на его отца? – уточнил Феликс. – Неделя? Месяц? Два месяца?

– Ну… Через какое-то время… Меньше года, – растерялся Григорий. – Я не знаю точно, поскольку дядя никогда об этом не говорил, но прошло меньше года. А может, и меньше полугода. И самое главное, давайте откровенно: сам факт того, что Таисия переключилась с сына на отца, говорит о многом.

– Вам виднее, – не стал спорить Вербин.

– Разве с точки зрения общепринятой морали это нормальный поступок?

– Я видел столько всего разного, что немного путаюсь в определении общепринятой морали.

– Профессиональное выгорание?

– Скорее, профессиональная толстокожесть. И профессиональная осторожность в оценках. – Вербин коротко вздохнул. – Я знаю, как бывает у людей, которые потеряли близких. Им нужна поддержка. И если рядом появляется родственная душа или кто-то, способный понять, как им плохо, а самое главное – способный погасить их боль, они тянутся