от себя отделаться.
– Мы всегда рады посетителям, которые проявляют интерес к нашему языку. Ведь эсперанто изучают сотни тысяч людей по всему миру, – сказала она. – Хотите, покажу программу наших занятий? Может быть, захотите записаться?
Элли улыбнулась.
– Спасибо, – сказала она, – но вряд ли. У меня маленький ребенок, и времени ходить на занятия нет.
Из вежливости она решила проявить хоть какой-то интерес и указала на фотографию мужчины на обложке буклета.
– Это ваш основатель? Доктор Эсперанто?
– На самом деле его фамилия Заменгоф, – объяснила молодая женщина, и ее лицо озарилось. – Но он пользовался псевдонимом «доктор Эсперанто», это значит «тот, кто надеется», от слова «эсперо», то есть надежда. Отсюда и получил свое название язык эсперанто. Это очень логичный язык, грамматика совсем простая, и выучить его может практически каждый. Вам будет легко, я уверена.
– Как мило, – сказала Элли с улыбкой. – Язык надежды.
Но пылкий блеск в глазах молодой женщины ее смутил, втягиваться в долгий разговор не хотелось, поэтому она купила дешевый буклет и спешно удалилась. Уже на тротуаре она поняла, что не спросила, заходила ли в этот магазин Вида. И еще не догадалась спросить у девушки, что означает имя «Вида Виданто».
Улица, на которой жила Вида, была, как и всегда, тихой и скучной. Элли вспомнила, как была здесь в последний раз: у нее жутко кружилась голова, когда она бежала по улице, позвонив в полицию. Сейчас, как и тогда, скамейка на середине пути была пуста.
Но на сей раз, подходя к коричневому дому, Элли поняла, что не испытывает ровным счетом ничего.
Ей вспомнилась смерть бабушки в Бандунге, незадолго до нападения японцев на Перл-Харбор. Их с Кеном взял с собой дедушка – проститься с бабушкой, лежавшей в задней комнате маленького магазина тканей. Элли охватил ужас при мысли о том, что ей придется увидеть мертвое тело бабушки, ведь она так ее любила. Но когда она вошла в комнату и увидела маленькую кукольную фигурку, лежавшую на матрасе в своем лучшем кимоно, она просто поняла, что ее бабушки больше нет. Никаких чувств не возникло. Тело на матрасе уже не было бабушкой. Это была оболочка, которой бабушка раньше пользовалась, а теперь отбросила, как и вышитые тапочки, которые так и лежали у входа в магазин.
Вот и улица сейчас была такой же. Безжизненная. Пустая. Коричневый многоквартирный дом никогда не был домом Виды – просто временным местом жительства. Довольно уродливым. Дух поэтессы предпочел здесь не задерживаться.
Парадная дверь дома была закрыта, карточку с именем Виды около верхнего звонка убрали, хотя табличка «Контора Номуры» была на месте. У входа в кафе через дорогу висела записка «Вернемся через тридцать минут». Рядом почта, в витрине – доска объявлений. Листочки о пропавших домашних животных или с рекламой массажа отодвинули в угол – освободить место для двух одинаковых плакатов, предлагавших купить книгу Огири Дзёдзи «Будущее новой страны».
Элли отвернулась и уже собиралась отправиться домой, как вдруг ей пришла в голову некая мысль. Едва ли, а вдруг? Но раз эта мысль появилась, вопрос надо задать. Она подошла к почтовому отделению, проглядела доску объявлений – и вошла внутрь.
Там была всего одна стойка, раздраженная женщина бранилась с начальником почты, потому что посылки от ее сына из Ниигаты до сих пор не было.
– Уже две недели прошло! – повторяла женщина. – Куда вы ее девали?
Почтмейстер что-то бормотал в свое оправдание, но женщина продолжала бушевать. Элли уже решила отказаться от своего внезапного намерения, но тут недовольная посетительница выскочила вон, оставив ее один на один с огорченным мужчиной.
– Чем могу помочь, мадам? – спросил он, пытаясь вернуть себе самообладание.
– Плакаты «Будущее новой страны» у вас давно висят? – спросила Элли.
Почтмейстер окинул ее удивленным взглядом. Две сумасшедших за утро – не много ли?
– Точно не скажу, – ответил он. – Мало ли что у нас там вешают. Мы за этим не следим. Что-то не так?
– Нет, все нормально. Просто хотела узнать, давно ли они висят.
– Да уж месяца полтора, – сказал мужчина. – Кажется, их повесили в начале августа, но когда именно – не помню.
* * *
– Мне нужна лупа, – сказала Элли прямо с порога. – У тебя в кабинете была, Фергюс. Не запаковал еще? И где та фотография?
Потребовалось немало времени, чтобы отыскать лупу среди хаотично разбросанных вещей в кабинете Фергюса. Лупу они нашли, но ребенок уже начал плакать, его пришлось кормить и переодевать. И только когда он уснул безмятежным сном, Элли отнесла фотографию к окну и стала внимательно ее рассматривать.
Разобрать, что к чему, было трудно – лица трех мужчин были частично затенены головными уборами, а фотография была недопроявлена. Элли поднесла лупу к лицу более высокого из двух японцев в военной форме. Линза искажала картинку: в фокусе оказывались то глаза, то одна сторона рта, но все тут же расплывалось и растворялось, стоило ей приблизить лупу к фотографии. Но да. Плавный изгиб щеки, улыбка с прищуром, мягкие губы – все казалось знакомым. Или это выдумки и в смутном изображении она видит то, что хочет увидеть?
– Чем, ты говорил, Огири Дзёдзи занимался во время войны? – спросила она Фергюса.
Уловив в ее интонации серьезные нотки, он подошел к Элли и глянул ей через плечо.
– Точно не знаю, – сказал он. – Во время интервью с ним мы об этом не говорили. Знаю только, что он занимал важную должность во флоте. Наверное, какое-то время провел в Китае – или в Индо-Китае?
– На Хайнане? – спросила Элли.
– Ну нет, – медленно произнес Фергюс, поняв смысл ее вопроса. – Ты думаешь, что на фотографии – Огири? Конечно нет.
– «Мне кажется, я этого человека видела. Он повсюду», – процитировала Элли. – Разве не об этом писала Вида в своем письме? Те рекламные объявления книги Огири с его изображением – они начали появляться повсюду в начале августа, как раз перед ее смертью. Два висят на доске объявлений напротив ее квартиры. Я спросила мужчину на почте, давно ли они там висят, и он ответил: с начала августа. Фотография Огири есть и на трамваях, в книжных магазинах, в рекламе всех газет и журналов. Он и правда повсюду.
– Дай-ка взглянуть. – Фергюс взял фотографию и некоторое время молча разглядывал ее. Элли заметила, что его рука дрожит. – Огири спрашивал меня о Виде, когда я брал у него интервью для газеты, – очень тихо сказал Фергюс. – Я еще удивился, что это он так ею интересуется. Он спросил, собираюсь ли я писать о ней еще одну статью, и я ответил, что да. Возможно,