— Дайте пивом отпиться, а то я вчера с нервов лишка хватила.

— А ещё чего? — возмутилась Варя, но осеклась под строгим взглядом Малинина.

— Варвара, будь добра, дойди до ларька, купи даме бутылку светлого.

— У нас алкоголь продают с десяти утра, а сейчас ещё восьми нет, — упорствовала Мечина.

— Возьми с собой Лашникова, он разъяснит, что это в интересах следствия, — Малинин перевёл взгляд на смотрящую в одну точку женщину.

— Тонька доехала? — вдруг спросила она.

Егор сначала помолчал, но потом решил не сразу говорить правду.

— Насколько мне известно, да.

— Слава Всевышнему! — баба размашисто перекрестилась. — Хорошая девка, жаль её.

— А что ж вы тогда над ней измывались? — спросил Малинин.

— Много ты знаешь, — усмехнулась она. — Берегла я её.

— Ну, просто мать Тереза. Скажите мне, пожалуйста, вот эта девушка вам знакома? — Егор положил перед ней фотографию пропавшей из больницы девушки.

Женщина сначала мельком взглянула, потом схватила карточку, вперила в неё взгляд. Нижняя губа у неё затряслась, глаза наполнились слезами, и она, скомкав фото, сказала:

— Да пошёл ты.

Малинин, видя какой эффект произвёл на женщину этот разговор, подумал и придвинулся ближе к столу.

— Ну расскажи мне, что происходит. Вижу что-то плохое, а ты молчишь, а ведь мысли я читать не умею. Дочка это твоя?

Женщина молча покачала головой, размазывая по белесому лицу слёзы. Она вдруг застыла, подняла глаза на Егора и ему показалось, что если бы не многолетняя и стойкая выдержка, то даже полковник Малинин сейчас бы испугался.

— Нешто не знаешь? — почти прошипела она.

— О чём? — спокойно спросил Егор.

— А что ты мне её под нос тыкаешь? Я думала, что хоть дело с мёртвой точки сдвинулось. Никто не пошёл искать её, как пропала. Никто! — женщина поправила жидкие волосы. — Только Коленька всё бегал, да и сам сгинул.

— Так это ваша общая дочь с Николаем Борисовичем? — быстро сообразил полковник.

— Тебе какая печаль? — сверкнула глазами сидящая перед ним. — Я и так за то, что вы Тоньку забрали, уже получила, — она грязно выругалась и стала смотреть в окно.

В кабинет вошла Мечина, с вызовом поставила бутылку на стол и пошла снимать верхнюю одежду.

— Варя, иди погуляй, — строго сказал Егор и посмотрел на женщину. — И ты её больше не видела?

Варвара хмыкнула, схватила какие-то папки и выскочила обратно в коридор, а Малинин открыл запотевшую бутылку и налил в чистую чашку утренний бальзам для матери Васька.

— Нет! — выпив сразу половину порции, она утёрла рот рукавом.

— А откуда у неё такой шрам на лице?

— Ой, начальник, утомил ты меня. Я пить-то начала после смерти Олькиной. Единственный светлый лик во всей моей непутёвой жизни. И такая же красивая была, как папаша её.

— Ты про шрам не ответила, — Малинин видел, что минута просветления прошла, и дама всё больше закрывается в себе.

— Маленькая была. Упала, — туманно ответила она. — Мне домой или в камеру?

— Да у меня ещё посиди, — Егор попытался спасти беседу, в которой женщина вдруг приоткрылась, но было уже поздно. После разговора о дочери лицо её снова приобрело какое-то надменно-хищное выражение.

— Раз понравилась, ты хоть на свиданку позови, — расхохоталась она.

— Ты про Ольгу свою ничего не хочешь узнать?

— Нет её. Умерла! Всё! Давай либо в камеру, либо домой, я спать хочу.

Она резко встала, дошла до двери, но Малинин тихо произнёс:

— А если я тебе скажу, что мы её нашли?

Он ожидал чего угодно, только не её странной реакции, женщина вдруг словно протрезвела, медленно развернулась, подошла к столу и наклонилась над ним.

— А это значит, что теперь вы подписали её настоящий смертный приговор. Да и про Тоньку, думаю, ты мне врёшь, он никого не отпускает. Так что Оля моя умерла, а Тонька, как родит, за ней отправиться. И будут девочки на лужаечке цветочки собирать и венки плесть. И мне пора. Хоть там за ними пригляжу, — женщина снова присела на место. — Я, начальник, — она задумалась, — так их ненавижу, тварей этих, что камни грызть готова, если бы это помогло их со свету сжить. Но помогать им буду как родным. У меня вся жизнь сгорела, вся душа язвами пошла. Васька-Щипач был первый красавец в нашем городе, — она задумалась. — Если ты мужик умный, ты меня послушаешь, соберёшь своих и сдриснешь из этой гнилой дыры. Иначе тебе гаплык, — женщина снова отхлебнула пива. — Вася мне Ваську заделал ещё в шестнадцать, и стала я его единственной и неповторимой. Не смотри сейчас, я красоткой была, глаз не отвесть. Вот только ревнивец Вася страшный был. И когда я от Коли девочку родила, а я вроде как Васькина была, то всё. В красивом теле этого мужика такой гнилой дух жил… И мне досталось, и на Оленьке след на всю жизнь через всё лицо оставил. Я думала, всё. Так нет, — она причмокнула пива, — он, паскуда, дождался, пока ей шестнадцать стукнет. Больше я Олю не видела. Да и Васятка стал только под его дудку прыгать. Я-то ждала, думала, они хоть выпустят её когда-нибудь. Она уж третьего там родила, но нет.

— Мать! — Малинин пытался переварить всю эту информацию. — Ты хоть толком-то что-нибудь скажи, я ни хрена не понимаю.

— Сынок, мне ещё полтоса нет. Мать нашёл, сука, — развязно рассмеялась женщина.

— Не вихляйся! — жёстко сказал полковник. — Ну помоги ты. Олю твою мы выкопали из-под снега. Отвезли в больницу, а там её выкрали, — Малинин подумал, что только честность поможет в этом разговоре. — Ты своим поведением только усугубляешь всё.

Женщина задумалась, что-то внутренне решая, и, наконец, подняла глаза:

— Водки мне налей и готовься писать. Но прежде, — она вперила взгляд в него, — обещай. Если ты сможешь Олю мою спасти, то устроишь ей самый лучший уход. Она всё равно нормальной не будет, женщины там не живут. Но подарите ей хоть сколько-то светлых лет.

Егор Николаевич молча встал, подошёл к шкафу, где стояла недопитая ещё Лашниковым бутылка водки, и поставил перед женщиной рюмку.

— Не умеешь ты начальник за дамами ухаживать. А ещё офицер, — она вырвала у него спиртное и налила себе в чашку, где ещё плескалось пиво. — Садись, не выпью, пока не расскажу. Не боись, — увидела она смятение Егора. — Ну что? Чем мне клясться будешь? — хихикнула она.

— Если тебе моего слова будет недостаточно…

— Достаточно. Ты из таких, кто себе и близким всю жизнь искорёжит, но сохранит честь. У меня папка такой был, рано не стало. Жаль, он бы защитил, — каким-то упавшим