Куперман долго молчал, смотрел на меня, хмурился, похоже, он, действительно, не понимал, что я от него хочу.

— Я ехал от Зильбермана следом за Брухичем, — наконец сказал он. — Потом свернух к себе, а он — на Раанану. То есть, это я так думаю, что на Раанану, вообще-то он мог и… Да, тебя интересует, куда ехал я… Да никуда я не ехал! — неожиданно вспылил Куперман. — Почему честный человек должен доказывать, что он не сделал ничего предосудительного, а какой-то негодяй в это время…

— Спокойно, Амнон, — я предостерегающе протянул руку. — Я всего-то хочу знать, что делал честный человек после того, как распрощался с Брухичем. Полиция тоже захочет это знать, и…

— Слышал, — поморщился Куперман. — Ничего я не делал. Погода была мерзкая. Вечер был мерзкий. Я вдруг вспомнил, что мой инженер перед вечерней сменой собирался менять во дворе… неважно, ты все равно не знаешь, что это такое… При таком дожде! Мы повздорили, он мне заявил, что, если я хозяин, это еще не значит, что я хороший инженер, и он, дескать, лучше знает… Я пригрозил его уволить… Слово за слово… Я запретил всякие работы по смене оборудования до моего распоряжения и уехал. Ну вот, а по дороге домой вспомнил и, я же знаю Арона, он замечательный инженер, он знает, что другого такого я не найду и потому показывает характер, когда нужно и когда не нужно… Короче говоря, я поехал посмотреть.

— В промзону Нетании? — уточнил я.

— Куда ж еще?

— Ну и как? — заинтересованно спросил я.

— Он сделал по-своему! Настроение у меня и без того было мерзким, а тут еще Арон добавил… Короче, домой я поехал кружным путем, чтобы успокоиться. Я и сам не помню, как ехал, лило, как из ведра, я видел только дорогу перед собой, даже светофоры выглядели будто пятна… Вернулся домой и… Ну, дальше я уже рассказывал. Музыка меня всегда успокаивает.

— Тебя видели на заводе? Кто может подтвердить, что ты приезжал?

— Сторож, естественно, — с досадой сказал Куперман. — Русский парень, зовут его Пинхас.

— Типично русское имя, — буркнул я. — Почему, черт побери, ты не сказал все это Хутиэли и Нисану?

— Н-не знаю… — с удивлением заявил Амнон. — Ты знаешь, весь вчерашний день у меня как в тумане… Будто это не я был, а кто-то другой. Я не помню вообще, что я говорил, а что — нет! Можешь поверить?

— Могу, — сказал я. — Ты вышел бы из камеры еще вчера, если бы помнил, что говоришь, и говорил то, что помнил.

Куперман пожал плечами и погрузился в мрачное раздумье. Выпустить-то его выпустили, но все еще подозревали в двойном убийстве.

— Ты хорошо знаешь тех, кто был у Зильбермана? — спросил я. — Например, елль и Брона. Если не ты, то только они могли совершить эти убийства.

— Хорошо ли… Меллье практически не знаю, а с Броном встречались часто, я ему даже как-то интервью давал для «Седьмого канала». Не могли они никого убить. Зачем им это было нужно?

— Хотел бы я знать… Попробуй теперь, когда твоя голова соображает чуть лучше, вспомнить, что происходило во дворе за минуту до того, как закричал Финкельштейн?

— Я уже рассказывал Нисану…

— Я не Нисан.

— Извини… Я говорил с Броном, потом начало капать, и я отошел под навес… Освещен был только центр двора, такая косая полоса света из окна салона. Там стоял рав Разбаш и беседовал с дипломатом. То есть… Это мог быть и не Меллье. Рава, естественно, спутать нельзя было ни с кем, а собеседник… Он был в светлом костюме, и я подумал… До этого там стоял Меллье…

— Рав Разбаш тоже подтверждает, что беседовал именно с Меллье.

— Ну тогда… Просто мне показалось…

Куперман замолчал, рассматривая кончики своих пальцев. Я терпеливо ждал, у меня возникло ощущение, что сейчас в ходе расследования наступит перелом, и слова, которые произнесет Амнон позволят понять, наконец, что происходило на самом деле. Ощущение было интуитивным, но заставило меня не торопить Купермана, не сбивать его с мысли.

— Мне показалось, — сказал он, наконец, не очень уверенно, — что у окна тоже стоял Меллье. И говорил с Разбашем Меллье. Их было двое — какой-то момент. Ну да, это было как раз незадолго, как завопил Миха. Тогда мне это показалось странным, я увидел у окна Меллье и перевел взгляд на прямоугольник света в центре двора, и там тоже стоял Меллье и беседовал с равом… Я опять посмотрел в сторону окна, но там никого не было, и я решил, что мне показалось… Собственно, я и сейчас думаю, что показалось. Не могло же их быть двое, на самом деле!

— Ты сказал об этом Нисану?

— Чтобы он подумал, что я псих?

— А мне ты сказал, чтобы я подумал, что дурак? — рассердился я. — Ты понимаешь, что для следствия важна любая зацепка? Тебя обвиняют в двух убийствах, а ты, по-моему, так этого еще и не понял! Что ты сказал Нисану — он ведь задавал тебе тот же вопрос, что и я?

— Что сказал? Что стоял под навесом, никто меня не видел — мне так казалось… И я не видел у окна никого. Черт возьми, Цви, я действительно никого не видел, не мог же я сказать следователю, что там были два дипломата, он бы решил, что я вожу его за нос!

— Он и так решил, что ты водишь его за нос, — буркнул я. — Хорошо, что тебя освободили под залог, иначе ты угробил бы себя. Я же тебя просил не отвечать на вопросы следствия вообще! Зачем тебе нужно было давать показания, выдумывая их из головы?

Куперман молчал.

— Допустим, — продолжал рассуждать я, — что там действительно было два дипломата.

— Ты что, издеваешься? — вскинулся Амнон.

— Помолчи, когда не спрашивают, — рявкнул я. — Тебе непонятно, что ты видел убийцу? Он был в таком же сером костюме, как дипломат. Рост? Прическа? Ты хоть что-то видел, кроме костюма? Лицо? Он действительно был похож на Меллье?

— Не помню, — покачал головой Куперман. — Среди тех, кто околачивался во дворе, только Меллье был в сером костюме. Поэтому, увидев его у окна, я даже не вглядывался. Рост был…

Он неожиданно замолчал и нахмурился, вспоминая. Я ждал.

— Ты знаешь, — сказал Куперман, — теперь я думаю… Тот, у окна, был выше. А может, мне это сейчас кажется…

— Куда он смотрел? В сторону окна? В противоположную сторону?

— Не знаю. Я видел его спину.

— Сам ты стоял справа от окна, верно? Видел чью-то спину. Значит, тот стоял так, что правой рукой мог ударить человека, стоявшего у окна