– Дура ты, Кира. Фантастическая дура и мечтательница. Как твоя лучшая подруга, я имею право это сказать, без всяких экивоков. Пора перестать строить воздушные замки и начать реально смотреть на вещи. Принцы на белых конях бывают только в сказках, как и неземная любовь. Но даже там простой крестьянский сын Иван всегда побеждает. С такими, как Игорь, надежными и без вывертов, и надо создавать семью. Или с такими, как мой Аркаша. О, вон он как раз нас зовет.

Мельников действительно призывно махал рукой с верхней ступеньки широкой мраморной лестницы, по которой поднимались приглашенные на открытие выставки гости. Тут и там мелькали знакомые лица – журналисты, представители администрации, меценаты, художники.

У входа в зал две длинноногие девицы предлагали шампанское и буклеты.

– Ну Аркадий молодец, постарался, все на высшем уровне. – С бокалом в руке я с любопытством осматривала витрины. Здесь были и артефакты прошлых веков, и образчики народных ремесел, и современные экспонаты. И даже фотографии костела с восстановленными мной витражами, еще одно напоминание о прошлом.

После небольшой речи, которую произнес директор музея, к микрофону подошел Мельников, как всегда немного взволнованный:

– Выставка «Рыбнинск: история и современность», с которой мы вас сегодня знакомим, была бы неполной без живописных работ местных художников, которые в разные годы сохраняли на своих полотнах меняющийся облик города и района, их жителей. Как известно, многие поселения в нашем регионе оказались затопленными при строительстве водохранилища. Но благодаря этим картинам мы сейчас можем представить, как они выглядели в первой половине прошлого века. Наши искусствоведы и сотрудники музея подготовили специальную экспозицию, извлеченную из запасников. Большинство этих картин впервые предстанут перед широкой аудиторией. Прошу пройти в соседний зал, где наш экскурсовод Ираида Михайловна познакомит вас с коллекцией и расскажет о художниках.

Нина задержалась, чтобы похвалить мужа и поправить в его костюме что-то, заметное лишь заботливому женскому взгляду. Часть гостей продолжала оживленно болтать, тем более что вновь появились девушки с шампанским. Поэтому за милейшей старушкой с тщательно завитыми седыми буклями и легкой кружевной шалью на хрупких плечах последовала немногочисленная группа энтузиастов, которых действительно интересовала живопись такого рода. Ираида Михайловна оказалась чудесной рассказчицей, у каждой картины она разыгрывала небольшой спектакль, в котором переплетались факты, слухи, легенды и даже цитаты из книг и поэтические строки. Пока я раздумывала, рассматривать ли мне полотна или любоваться пожилой дамой, так напоминающей мою бабулю Серафиму, как прозвучавшее имя заставило меня вздрогнуть и выйти из созерцательного оцепенения.

– Следующий цикл картин принадлежит кисти уроженца села М. Игнатия Полежаева. Об этом талантливом художнике нам известно немного. Родился он в самом начале прошлого века, вероятно, в 1901 или 1902 году, в рабоче-крестьянской семье. Учился в Петербурге, сначала в училище при Императорской Академии художеств, той самой, где бродит призрак первого ректора Кокоринова, повесившегося на чердаке, потом на курсе Петроградских государственных свободных художественно-учебных мастерских. Работал в Рыбнинской типографии. Именно в этот период, после революции до Великой Отечественной войны, им написано большинство известных нам картин. Во время войны Игнатий Полежаев был ранен и больше к живописи не возвращался. Жил он здесь, под Рыбнинском, и умер в 1978 году. Все полотна, которые вы видите, нам передал его внук.

Я вслушивалась в каждое слово, боясь пропустить какую-нибудь важную деталь. А Ираида Михайловна тем временем продолжала:

– Обратите внимание на характерную манеру письма этого самородка. Она несет в себе классические основы реализма, его пейзажи напоминают нам работы Шишкина, Левитана, природа изображена без прикрас, при этом детали – веточки, цветы, травинки – тщательно прописаны. И в то же время свобода мазков, смелое сочетание ярких красок отсылает нас к картинам Петрова-Водкина, который как раз преподавал в Петроградских мастерских в годы учебы там Полежаева. И, как мы видим, он был мастером сельского пейзажа.

Я внимательно рассматривала полотна: старый Рыбнинск, затонувшие Молога и Калязин, рыбацкие деревушки, церкви. И понимала, что мне эта манера письма хорошо знакома. Эти мазки, штрихи, колеровки я только что повторяла сама…

– А вот эта картина представляет особый интерес для нашей выставки. На ней еще одна утраченная святыня, Иоанно-Предтеченский монастырь, который находился около села Леськово. Монастырь был затоплен в начале сороковых годов прошлого века, но благодаря Игнатию Полежаеву мы можем представить, каким он был в годы своего расцвета.

Художник запечатлел монастырскую обитель на закате летнего дня. Россыпи цветов у белоснежных стен, золотые купола. Но вместо покоя и умиротворения картина навевала чувство безотчетного страха. Кроваво-красные небеса, несущиеся по небу темные облака, оранжевые и желтые всполохи между ними, длинные фиолетовые тени – все это предвещало какое-то стихийное бедствие. И вместе с тем, если вглядеться, понимаешь, что подчеркнуто яркие тона, вызывающие тревогу, – это всего лишь игра света, которую так умело передал живописец.

Еще одна деталь меня зацепила – маленькая женская фигурка в черных одеждах, удаляющаяся от монастыря по пустынной сельской дороге. Что-то было в ней символичное.

Когда экскурсия завершилась, я увлекла Ираиду Михайловну в сторонку, чтобы поблагодарить и задать волновавший меня вопрос:

– Игнатий Полежаев рисовал только пейзажи? Я не увидела в экспозиции других сюжетов.

– Деточка, мы решили, что к теме сегодняшней выставки больше подходят эти картины. Но в запасниках есть и парочка портретов.

– Мне очень нужно их увидеть. Я сейчас… э-э… – тут я запнулась, не желая раскрывать истинную причину моего любопытства, – реставрирую один портрет, написанный в похожей манере. Хотелось бы изучить некоторые детали.

В это время к нам очень кстати подошел Аркадий Мельников, который поддержал мою просьбу. Все вместе мы отправились в святая святых – хранилище музея. Ираида Михайловна легко ориентировалась среди стеллажей и шкафов, и поиски заняли считаные минуты. Она поставила картины на штативы, включила подсветку. С портретов, написанных, вероятно, с разницей в десять лет, на меня смотрела одна и та же женщина – Анастасия Меркушина, монахиня Феоктиста.

Пазл в моей голове сложился. Теперь я не только знала, кто автор картины,