Он внезапно замолчал.

– Продолжайте.

Он вздохнул. – Не знаю, слышали ли вы о стряпне тетушки Марии? Она, честно говоря, одна из лучших в деревне. Всегда… Жаль, что у неё нет где-нибудь подпольного ресторанчика, уверен, она бы…

– Пожалуйста! Вы можете не молоть чепухи? Мне не важно кто и как здесь готовит.

– Да. Ну, мы поели, нам очень понравилось. Атмосфера стала немного свободнее, люди начали по-настоящему веселиться. А потом… свет погас.

– Не могли бы вы точно сказать, кто где был и что вы видели в это время?»

– Извините, это невозможно. Вы же понимаете, было темно, как в смоле, лейтенант. Не видно ничего, вообще ничего.

– И что же вы сделали потом?

– Я встал из-за стола, на ощупь добрался до прихожей, распахнул входную дверь и побежал.

– В бурю?

– Я не могу это объяснить. Я запаниковал. Я… я до той ночи не осознавал всей глубины этого страха, но, как оказалось, я смертельно боюсь темноты. Ты просто не знаешь, что может случиться. Ты не знаешь, что люди могут сделать в такой кромешной темноте…

– Жаль, няня этого не почувствовала.

Лапини кивнул. – Я знаю, как это выглядит. И мне ужасно стыдно, что я так сбежал. Особенно из-за того, что я сразу не позвонил Анне-Марии. Но в этом и есть суть стыда: от него хочется забиться в нору и исчезнуть. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы решиться вернуться домой. Но могу поклясться, что я никогда не трогал Виолетту! Я бы никогда, никогда… Раньше я много болтал о женщинах и всём таком, но теперь… в общем, могу сказать лишь одно: я очень надеюсь, что вы поймёте, кто это сделал, потому что мне совсем не нравится идея сесть за стол с убийцей. У меня такое чувство, будто я каждую минуту оглядываюсь через плечо. Меня догнал Риккардо, директор школы. Подвез до дома. Но я… я убежал, не вошел в дом. Там… там было темно.

– Я вас не виню. – Сказала Карлотта. Вытянула шею, чтобы посмотреть на проход слева. – У вас случайно нет маленького стола где-нибудь в уголке?

Лапини просиял, поняв, что таким образом ему дали понять, что он не подозреваемый. А она не так и плоха, эта новая лейтенант!

* * *

У Паоло Риваросса был свой невроз. Он каждое утро просыпался в страхе, не желая идти на работу и встречаться с шефом. Каждый день она находила, к чему придраться: подоконники были пыльными (на самом деле, это было не так), его форма была грязной (никогда!), он слишком громко печатал на клавиатуре (с этим он ничего не мог поделать). Он боялся дышать, чтобы не потревожить её, – и, разумеется, в такой атмосфере продуктивной работы было очень мало. Скорее бы все закончилось, она убралась к себе в кабинет за тридцать километров от Пьетрапертозы и у них потечет привычная жизнь. Даже кексы и пирожные Алессии не помогали, он потерял уже три килограмма!

И вообще, она больше озабочена чистотой и порядком, чем расследование. Такое ощущение, что лейтенанта интересует все, что угодно, кроме того, кто убил Виолу Креспелли.

– Я жду отчётов лаборатории, – твердила она. Паоло относился к криминалистике так же серьёзно, как любой карабинер, но в деле Креспелли он не видел, как результаты экспертизы могли бы помочь. Ладно, вероятно, под ногтями у неё есть следы ДНК. Может быть, её собственные или чьи-то ещё. Это не расскажет, кто убийца, ведь ее задушили сзади. В любом случае, скорее всего, это будет след одной из девочек, царапина во время игр, что-то в этом роде.

У него появилось ощущение, что если не случится чудо и кто-то не принесет в участок видео с подробной съемкой момента убийства, преступника они не найдут.

Ни подозреваемых, ни улик.

Встретив мэра деревни в компании Николетты Денизи, он завел привычную волынку о той ночи. Мэр неожиданно покраснел.

– Той ночью… Это было какое-то безумие, когда погас свет, правда? Люди кричали и вели себя так, будто на них напали монстры или что-то в этом роде. Никогда бы не подумал, что группа взрослых так расстроится из-за темноты. Ну, я и сам испугался и вел себя несколько… неадекватно. Поэтому я решил помочь включить свет, если смогу, и вышел из столовой, пробираясь вдоль стены, пока не добрался до прихожей».

Николетта и Паоло кивнули, затаив дыхание.

– Это же было как раз тогда, когда убили няню, я прав? Прямо тогда, в те минуты темноты, когда ещё не успели заменить предохранитель?

– Да. А в чем дело?

Мэр глубоко вздохнул и задержал дыхание.

– Когда я вошёл в прихожую, кто-то схватил меня за плечи. Прижался ко мне. И поцеловал в губы.

Глаза Николетты и карабинера расширились. – И вы понятия не имеете, кто это был?

Мэр снова покраснел.

– Конечно, имею. Это была Адальджиза.

– Значит, она… не могла убить Виолу, – ошарашенно произнесла Николетта.

– Да. Я спустился в подвал, нашел предохранители, там все было в порядке. Я просто щелкнул и… свет зажегся.

– Как же вы нашли подвал в темноте?

– Я светил фонариком телефона.

Николетта изумленно уставилась на мэра. – Мадонна! У всех были телефоны и все вопили в темноте, даже не вспомнив, что можно подсветить телефоном!

– Все были в шоке.

– Так потом вы с Адальджизой… обсуждали этот момент?

– Нет. Никогда, к счастью.

– Вы только что дали алиби единственному подозреваемому… Но спасибо, что рассказали.

– Она всё ещё была в фойе, когда я вернулся наверх. Невозможно сбегать в библиотеку, убить девушку и вернуться за те несколько минут, что меня не было. Я… извините, что не рассказал раньше. Просто… это, конечно, неловкая история для неё, и я не хотел никому рассказывать.

Глава 26.

– Девушка с таким именем должна быть звездой. Как звучит! Ви-о-ла-Крес-пел-ли. Вы знаете, почему опера родилась в Италии? Потому что наш язык музыкален, он основан на терциях, наши фразы легко ложатся на музыку, их можно петь!

– Диретторе, вам надо руководить музыкальной школой, а не обычным образовательным учреждением! – рассмеялся Брандолини. – Но давайте вернёмся от оперы к моему вопросу. Вы встречали ранее синьорину Креспелли?

–Да. В художественной школе Анны-Кьяры. Вы же знаете, я приглашён в приёмную комиссию по отбору студентов.

– Почему же вы не сказали раньше? Она приходила с девочками?