Галимов мигом отошел от окна и сделал безразличное лицо.

– Что будем делать с Ткачом? Брать?

– Сначала надо найти. Не думаю, что он сидит и ждет нашего прихода.

– У него через два дня встреча с Вальденом.

– Через полчаса все выезды из города и Пулково перекроют. Я звонил Мотовилову с дороги. Прости, что через твою голову. Но я не уверен, что он уже не ушел.

Галимов три раза сплюнул через плечо:

– Тьфу, тьфу, тьфу!

– Своим ходом с Серебровским мы его насторожили. В том, что мы выйдем на квартиру, Ткач не сомневался и учел это. Логистика отхода у него наверняка продумана давным-давно.

– Картину заметят на таможне.

– Уверен, что он повезет ее лично? А если вообще транспортом? С каким-нибудь товаром и через Турцию, скажем.

– Он работает в архиве.

– Архивные фонды часто перемещаются. У них свои выставки, например, бывают. К ним приезжают работать, они ездят повсюду. Наш любитель блинов со сметаной не первый год в этой сфере. Все ходы-выходы давно изучил. Картина, возможно, уже в Германии.

– Да что ты каркаешь все время, Старостин! Уймись!

– Надо готовить документы на выезд. Поедут Серебровский, ты и Анастасия Нейман.

– Ей зачем?

– Она должна опознать картину.

– А ты сам чего?

– Мне нужно кое-что доделать.

– Ты про маньяка? – посуровел майор. – Не глупи, иначе уволят.

– Я сам уволюсь. Надоело быть консультантом, хочу быть вольным фликом. И чтоб рыбка золотая каждый день на обед.

– А рыбку, случайно, не Анастасией зовут?

– Рыбку зовут карась, Рустемчик. Выбрось из головы глупости и пускай собак по следу Ткача.

– Не учи работать, флик недоделанный.

– Ты повторяешься. Лучше скажи – бывший зэк.

– Это ты к чему?

– К тому, что растерял я хватку. Никак не разложу по полочкам все, что есть в этом деле. Откуда ни возьмись выскакивают новые участники – соучастники, которых не знаешь, к чему привязать.

– Чего это ты раскис? – подозрительно взглянул на него Рустем.

– Да сам не знаю. Жду, кто еще выскочит из-за угла, и не могу вычислить. Фигуранты прямо почкованием размножаются, мать твою!

– Многовато номинантов на звание главного злодея?

– Да в том и дело, что к главному мы даже близко не подошли.

– Ладно, ты тут поной еще немного, а мне твои сопли утирать некогда.

– Спасибо, Рустемчик, ты настоящий друг.

– Пошел в жопу.

– Уже там.

Питер – город маленький

Страх, злость, желание спастись, надежда на справедливость и тоска от ощущения неизбежного поражения, смешавшись, образовали такой непонятный и непривычный клубок, что Настя совершенно перестала себя понимать.

Ясно было только одно: она должна рассчитывать на себя. Не в смысле, что ей никто не поможет. Наоборот, она все больше понимала, что Старостин – не пустышка, не раздолбай, не неудачник, он действительно профессионал и умеет работать. Но все происходит не в его, а в ее жизни. С ней. А значит, она должна это выдержать. Не по силам не дается. Так, кажется? Вот на эти самые силы ей и надо положиться, довериться себе самой.

Если она справится, то справится и Глеб.

Почему-то от этих мыслей ей стало нечем дышать в пыльной квартире, и Настя пошла бродить по городу.

Город – в той части, где он не Питер, а именно Санкт-Петербург – всегда оказывал на нее магическое воздействие. Сколько бы ни ходила по нему, сколько бы ни смотрела, сила воздействия не уменьшалась, а, наоборот, только росла. Понять механизм этого влияния было совершенно невозможно. Это вообще непосильно для человеческого разума, поэтому она просто покорялась ему. Если лекарство действует, то разве надо знать как?

Над Исаакием, как всегда, кучковались облака. То сходились, обнимаясь, то разбегались, разгоняемые ветром с залива, и можно было не сомневаться: через час точно хлынет ливень. Но надежду на прохладу все равно питать не стоило. В кои-то веки город уже в июне разогрелся до двадцати восьми, и ему, похоже, это нравилось.

По случаю жары Настя надела платье, которое долго искала, перебирая вешалки. Оно и было всего одно, подаренное Машей год назад. Нет, имелись и другие, но те давно за невостребованностью перекочевали на дачу, и она даже не знала, где они там обитают. То ли в шкафу, то ли в одном из старых чемоданов.

Джинсы и футболки. Ну, на худой конец, шорты и топы. Их было много, всегда хватало на несколько коротких питерских летних сезонов. Но сегодня она решила, что стоит подбодрить себя нарядом, и теперь с интересом прислушивалась к своим ощущениям. Платье развевалось, то обтягивая грудь, то приподнимая подол и обнажая ноги, то оттопыривалось, запуская ветер под мышки.

И, черт возьми, это было приятно!

Чего она вцепилась в эти джинсы?

Вчера она сделала попытку поговорить с Машей, набрала номер и долго слушала тоскливую историю о том, что абонент не абонент. То, что дочь отключила телефон, могло означать что угодно, но оптимизма это не прибавило. Маша пока не знает о смерти отца. Может, потянуть еще немного? Девочка тяжело восприняла информацию о том, что ее мать подозревают в убийстве папиной любовницы. Как бы ей не пришло в голову, что и Эдика тоже прикончила сумасшедшая мамаша. Маша всегда была разумной и уравновешенной девочкой, но после их прошлого разговора Настя уже ни в чем не могла быть уверена. Как ее дочь могла поверить в обвинения, пусть даже они исходили от отца?

От Медного всадника она свернула налево, прочь от Дворцовой площади с толпами туристов, и шла довольно долго, все дальше уходя от Невы. Потом двинулась вдоль Фонтанки и, устав, решила немного посидеть в Ломоносовском сквере.

Она шла, глядя на снующие по реке набитые отдыхающими прогулочные суденышки, как вдруг заметила идущую впереди Нину Стасюк.

Та шагала туда же, куда направлялась Настя, и, похоже, торопилась. Переходя улицу, Нина посмотрела по сторонам, и Настя едва успела отвернуться к парапету. Зачем она это сделала, было не очень понятно, но что-то в фигуре девушки ее насторожило. Какая-то взвинченность сквозила в ее движениях. Нина как будто нервничала. С чего бы это?

Настя не стала переходить в том же месте, а прошла до следующего перехода и приблизилась к скверу с обратной стороны, не выходя из тени деревьев.

Дойдя до скамейки, Нина села и снова огляделась.

«Проверяется», – не поверила глазам Настя и спряталась за дерево. Это было глупо, потому что ее все равно можно было легко заметить, но ничего другого