Коронер: А теперь, доктор Кинг, не могли бы вы описать раны на горле покойного?

Врач: Было три относительно неглубоких раны, которые шли от левой стороны горла к правой под небольшим углом вверх. Две из них пересекались.

Вопрос: Оружие прошло по горлу слева направо?

Ответ: Да, верно.

Вопрос: Если оружие находилось в руке человека, совершающего самоубийство, оно должно было пройти именно по такой траектории?

Ответ: Если человек правша, то да.

Вопрос: Покойный был правшой?

Ответ: Насколько мне известно, да.

Вопрос: Можете ли вы согласиться с утверждением, что покойный сам не мог бы нанести себе подобные раны?

Ответ: Вовсе нет. Я считаю, такое возможно.

Вопрос: Если судить по характеру ран, доктор, можете ли вы сказать, каким оружием их могли нанести?

Ответ: Вероятно, зазубренным или неровным лезвием длиной четыре-пять дюймов. Ткани сильно разорваны. В таких случаях трудно говорить точно.

Вопрос: Большое спасибо, доктор. У нас имеются сведения, что в кустарнике, примерно в десяти футах от того места, где лежал покойный, был обнаружен нож. Лезвие у него такое, как вы описываете. Вы видели нож, о котором я говорю?

Ответ: Видел.

Вопрос: Как вы думаете, можно ли этим ножом нанести раны, подобные тем, что вы видели на горле покойного?

Ответ: Думаю, да.

Вопрос: И наконец, доктор, я подхожу к вопросу, который требует особой осторожности. Согласно показаниям мистера Натаниэля Барроуза, за минуту до падения в воду покойный стоял на краю пруда спиной к дому. Был ли покойный в тот момент один, мистер Барроуз сказать не берется, хотя я и пытался добиться от него определенного ответа. Так вот, если – я подчеркиваю, если – покойный был один, мог ли он отбросить оружие на расстояние, скажем, десяти футов?

Ответ: Физически такое вполне возможно.

Вопрос: Допустим, он держал оружие в правой руке. Мог ли он в таком случае отбросить его не в правую, а в левую сторону?

Ответ: Не рискну строить догадки относительно конвульсий умирающего человека. Могу только сказать, что теоретически это возможно.

Когда закончился этот почти агрессивный допрос, вызвали Эрнеста Уилбертсона Ноулза, и его показания рассеяли последние сомнения. Все в деревне знали Ноулза. Знали его вкусы, привычки, его характер. Знали, что старый дворецкий в жизни не кривил душой. Ноулз рассказал, что видел из окна человека, который стоял совершенно один на песчаной площадке у пруда, а значит, об убийстве не может быть и речи.

Вопрос: И вы твердо уверены, что человек, которого вы видели, совершал самоубийство?

Ответ: Боюсь, что так, сэр.

Вопрос: Как вы в таком случае объясните тот факт, что нож, который он держал в правой руке, был отброшен в левую, а не в правую сторону?

Ответ: Я не уверен, сэр, что могу точно описать, как этот покойный джентльмен двигал руками. Сначала я думал, что могу, но теперь хорошенько рассудил и уже не уверен. Все произошло до того быстро! Разобрать, как он двигался, было никак нельзя.

Вопрос: Получается, вы даже не видели, как он отбросил нож?

Ответ: Ну почему же, сэр. Кажется, видел.

«Ого!» – выкрикнул кто-то с галерки гулким хрипловатым басом, который вполне мог бы принадлежать Тони Уэллеру из «Записок Пиквикского клуба». Но это был всего лишь доктор Фелл, который в ходе всего разбирательства тихонько посапывал в углу. Лицо его, и без того красное, от жары приобрело почти кирпичный оттенок.

– Прошу не нарушать тишины в зале! – возвысил голос коронер.

Когда Барроуз на правах адвоката вдовы устроил перекрестный допрос Ноулзу, тот признал, что не готов поручиться за точность своего последнего утверждения. Зрение у него, правда, хорошее, но все же не настолько. Подкупающая откровенность, с какой говорил Ноулз, окончательно завоевала ему симпатии присяжных. Дворецкий подчеркнул, что описывал только свое общее впечатление, и согласился допустить (ничтожную) вероятность ошибки. Тем Барроузу и пришлось довольствоваться.

Дело двигалось к неизбежной развязке. Были заслушаны показания полицейских и свидетельства о перемещениях покойного незадолго до смерти. Все складывалось одно к одному: покойный был самозванцем и двух мнений тут быть не может. Репортерские карандаши мельтешили в душном воздухе, как паучьи лапки. Публика бросала в сторону законного наследника, Патрика Гора, заинтересованные взгляды – оценивающие, робкие, даже дружелюбные. Его собственное лицо оставалось при этом бесстрастным и невозмутимым.

– Господа присяжные, – сказал коронер, – я хотел бы, чтобы вы заслушали еще одного, последнего свидетеля, точнее, свидетельницу, хотя о характере ее показаний мне ничего не известно. Выслушать ее попросила она сама, а также мистер Барроуз. Свидетельница намерена сделать некое важное заявление, которое, надеюсь, поможет вам в исполнении вашего трудного долга. Итак, я вызываю мисс Мэдлин Дейн.

Пейдж сглотнул.

В публике началось шевеление. Репортеры заметно оживились, пораженные красотой Мэдлин. Пейдж и сам не знал, что она тут делает, но встревожился. Мэдлин прошла к свидетельскому креслу и, положив руку на Библию, слегка дрожащим, но ясным голосом произнесла слова присяги. Словно в знак сдержанного траура она была одета в темно-синее платье; шляпка на ней тоже была синей, под цвет глаз. Царившая в зале колючая атмосфера вдруг рассеялась. С присяжных слетела вся их нервная настороженность. Казалось, еще немного – и они расплывутся в улыбке. Даже коронер стал как-то особенно вежлив и предупредителен. Мужская часть населения обожала Мэдлин; соперниц у нее в округе почти не было. По залу пробежал восхищенный ропот.

– Еще раз прошу тишины в зале! – потребовал коронер и обратился к свидетельнице: – Назовите, пожалуйста, свое имя.

– Мэдлин Элспет Дейн.

– Ваш возраст?

– Т-тридцать пять.

– Ваш адрес, мисс Дейн?

– «Монплезир», близ Фреттендена.

– Итак, мисс Дейн, – отрывисто, но мягко сказал коронер. – Полагаю, вы хотите сделать какое-то заявление касательно покойного? Какого рода показания вы намерены дать?

– Да-да, я должна кое-что рассказать. Только трудно сообразить, с чего начать.

– Вероятно, я мог бы помочь мисс Дейн, – с достоинством поднялся Барроуз, взмокший от духоты и волнения. – Мисс Дейн, скажите…

– Мистер Барроуз, – перебил его коронер, прилагая неимоверные усилия, чтобы держать себя в руках, – вы постоянно вмешиваетесь в ход заседания, демонстрируя полное пренебрежение к процессуальным правилам. Я больше этого не потерплю! Вы сможете опрашивать свидетельницу не раньше, чем я исчерпаю свои вопросы. Не раньше! А до тех пор прошу вас воздержаться от замечаний или покинуть зал. Кхм… кхм…