И я осознал кое-что еще: все мои воспоминания о тех днях и ночах в Берлине являлись пред мысленным взором неизбежно черно-белыми, как старые фотографии или сцены из немого кино.

В течение последующих двух лет с помощью Марии я пытался выяснить, что произошло с каждым из тех людей.

С Гарднером и Белфордом оказалось проще всего. У моего коллеги по газете был приятель в Пентагоне, и тот помог мне достать соответствующие архивы.

Я узнал о прошлом Боба Гарднера больше, чем за недели, проведенные в Берлине. Он родился и вырос в Хаммонде, штат Индиана, в четырнадцать с семьей переехал в Чикаго. У него было два младших брата и старшая сестра, и Гарднеры провели четыре года в Канаде, где Боб учился в колледже Святого Иосифа. Во время войны он два года жил в Лондоне, сотрудничая с Управлением стратегических служб[26], однако вся его карьера по-прежнему оставалась засекреченной. В 1947 году Гарднер уволился из армии и поступил на работу в тогда еще молодое Центральное разведывательное управление. Он пятнадцать лет прожил в Арлингтоне, штат Вирджиния, и умер от цирроза печени в 1962 году в военном госпитале в Мэриленде. У него остались жена Дейзи и дочери Эми и Сесилия.

Майор Глен Белфорд пробыл в Германии еще год, прежде чем вернуться в Нью-Йорк весной 1948-го. Годом позже он получил звание полковника и с почестями вышел в отставку, с тех пор о нем никто ничего не слышал. Я провел собственное расследование и выяснил, что в 1952 году он развелся с женой, переехал в Коннектикут и следующие семь лет прожил в доме для ветеранов недалеко от Нью-Хейвена, где и умер от пневмонии. Никто не счел нужным выпустить некролог. Тем не менее его имя фигурировало в некоторых книгах о высадке в Нормандии.

Лейтон проработал в Рейтер еще несколько лет, часто путешествуя по Африке и Азии в качестве корреспондента, после чего основал небольшое издательство в Лондоне. В 1953-м он потерял жену и два года спустя женился вновь на известной британской журналистке. Когда он вышел на пенсию, пара поселилась в Брайтоне. Он умер от сердечного приступа в 1972 году.

Оказалось, Сергей Иванович Тюльпанов был довольно крупной фигурой во времена нашего знакомства: мне удалось найти упоминания о нем в книге о начале холодной войны, опубликованной издательством Йельского университета в 1971 году. В 1949-м Тюльпанова отозвали обратно в Москву, арестовали за государственную измену, но через несколько месяцев реабилитировали. Он работал в Военно-морской академии, прежде чем уволиться из армии в 1956-м и заняться преподавательской деятельностью. По некоторым источникам, в начале семидесятых он жил в Ленинграде.

Нам с Марией потребовалось приложить немало времени и усилий, однако, верите или нет, в конце концов удалось выяснить, как сложилась судьба Дитера, однорукого мальчика, который отвел меня тогда к телу Амалии Шульц. Сперва его поместили в сиротский приют, затем отправили в Англию, где его усыновила бездетная семья немецкого происхождения из Эссекса. Он окончил школу, стал художником и переехал в Лондон, где женился на женщине по имени Лора, у них родилось трое детей. Я решил не связываться с ним, полагая, что лучше не напоминать Дитеру о временах, которые он, вероятно, предпочел бы забыть.

Фрау Аннелизе Вагнер, бывшая соседка Амалии, переехала в 1948 году в Дюссельдорф и вышла замуж за водителя грузовика по имени Клаус Майер. Она преподавала в местной школе французский и погибла в автомобильной катастрофе в 1965-м.

Согласно немецким архивам, в ноябре 1946-го инспектора Бауэра арестовала советская военная полиция и отправила на Украину, где его судили за военные преступления и приговорили к двадцати пяти годам лагерных работ вместе с пятью другими бывшими немецкими полицейскими. Он исчез в недрах ГУЛАГа, и никто так и не узнал, что случилось с ним и его женой.

Тем временем сама Америка изменилась до неузнаваемости. Сперва застрелили Кеннеди, а потом – Лютера Кинга-младшего, разразилась война во Вьетнаме, и какое-то время казалось, что привычный для нас мир разваливается на части. Герои войны вышли из моды, и патриотический подъем начала сороковых сменился сожженными флагами, растоптанными медалями на акциях протеста и фильмами о параноидальных заговорах. Средства массовой информации последовали примеру кино: уже нельзя было назвать себя журналистом, если вам не удалось заполучить засекреченные документы и разоблачить тайные правительственные планы. Некоторые из моих коллег отказались от костюмов, галстуков и шляп и стали носить армейские куртки с джинсами и даже отрастили бороды. Холодная война с ее эпицентром в Берлине уже не занимала первое место в политической повестке дня.

На протяжении всех этих лет мы с Марией часто писали друг другу, а также общались по телефону. Но у меня так и не хватило храбрости сесть в самолет, прилететь в Берлин и вновь встретиться с ней лицом к лицу. Будучи журналистом, я побывал более чем в пятидесяти странах, однако так и не вернулся в Германию. Намеревался несколько раз, а однажды даже купил билет на самолет, но в последний момент пошел на попятную. Мария, казалось, смирилась с тем, что мы больше никогда не увидимся, и не настаивала на моем приезде.

Затем в Америке наступили серьезные перемены. Теперь Сильвестр Сталлоне и Чак Норрис спасали людей в джунглях Вьетнама, мускулы и медали вновь вошли в моду, а СССР опять стал Империей зла. Я уже вышел на пенсию, когда президент Рейган отправился в Берлин и попросил Горбачева снести Стену, а по Европе пронесся ветер перемен.

Тогда же умерла Эмили, и весь мир надолго отошел на второй план. В марте ей стало плохо, в апреле у нее обнаружили лейкемию, а в начале августа она скончалась. Все произошло так стремительно, что у меня не было времени примириться с уходом жены, и, когда это случилось, я был убит горем. Роуз и Джейсон уже обзавелись собственными семьями, дочь уехала в Чикаго, а сын – в Лос-Анджелес, и внезапно я оказался совершенно один. Меня мучили угрызения совести: я потратил столько времени на работу, пренебрегая Эмили, и так и не рассказал ей об общении с Марией, из-за чего чувствовал, будто в некотором смысле ей изменял.

Мария несколько раз спрашивала в письмах, что произошло и почему я перестал выходить на связь, и примерно через год мы возобновили регулярную переписку и телефонные разговоры.

Именно в этот период я еще раз просмотрел все свои записи по делу Амалии Шульц, вновь пытаясь восстановить полную картину произошедшего настолько точно, насколько получится. Я пожалел, что не записывал все на диктофон, каждую встречу и каждый разговор. Прошло так много лет, что нельзя было доверять ни единому воспоминанию. Я