– Угу, – отвечает Оливо.

– О’кей, значит, пошли, – бросает Соня Спирлари, – все тебе растолкуем.

Сейчас как раз и наступил тот момент, когда Соня собиралась ему все подробно объяснить.

– Вот эта сумища с деньгами. – Скажем так, начало вполне очевидно, не знаю, понятно ли объясняю! – Как только мы с Флавио выходим из управления, ответственность за нее лежит на нас. Так что именно Флавио отнесет ее в указанное место. Никто больше сегодня вечером носа не высунет из этого фургона, понятно? Не раньше полуночи. Флавио, объясни Оливо, что будет происходить потом.

– Да, – говорит Флавио, одетый по случаю во все черное. – Сериал «Миссия невыполнима»[133] здорово поднасолил Армани[134] и семейке Аддамс[135], не знаю, понятно ли объясняю! – Мы теперь припарковались на улице Старых Рыбаков, в ста метрах от двадцать седьмого канализационного люка, из которого можно спуститься в шестнадцатый канал. Когда-то вода текла прямо здесь, а не под землей, на глубине пятнадцати метров.

– Флавио?!

– Да, Соня?

– У нас не лекция по истории.

– Ты права. Место, где похититель потребовал оставить деньги, – у запруды, куда стекается вода, образуя довольно широкую заводь, и потом расходится из нее по трем небольшим каналам. Их невозможно преодолеть вброд, в отличие от главного туннеля – по нему как раз можно добраться пешком до нужной точки. Разумеется, мы не ждем, что он полезет за деньгами через двадцать седьмой люк, куда я собираюсь спуститься. Он прекрасно знает, что мы контролируем этот вход. Мы предполагаем, что он доберется до заводи по туннелю, где мы караулили его вчера вечером. Сегодня же оставляем его свободным, чтобы у него не возникло подозрений. Вверху по туннелю имеются еще пять входов в него. Самый дальний находится в трех километрах отсюда. Другой возможности попасть туда нет. Ему придется воспользоваться одним из них.

Вот почему мы разместили у каждого входа группу наблюдения. Если они заметят, что там кто-то просочился, дадут нам знать. У них приказ не блокировать похитителя внутри, а брать только с поличным, когда выйдет наружу с сумкой. В ручку сумки мы зашили небольшой маячок, чтобы контролировать перемещение денег. Мы ведь не можем рисковать и допустить, чтобы он исчез с деньгами, не вернув нам ребят и не сообщив, где они находятся.

Оливо разглядывает пресловутую сумку. Она на самом деле размером 50 × 30 и высотой 20 сантиметров, черная, непромокаемая, аквалангистская.

– Оливо?

– Угу!

– Что?

– Ничего.

– Я тебя уже изучила, так что ты лучше кому-нибудь другому говори «ничего».

Оливо почесывает шапочку. Ему хотелось бы полакомиться чупа-чупсом, но, кажется, это будет не слишком уместно в данных обстоятельствах.

– Место, – произносит.

– Что – место? – спрашивает Соня. По интонации чувствуется, что она не настроена продолжать словесную перепалку.

– Ничего.

– Уверен?

– Угу.

– Тогда сейчас Флавио пойдет и оставит там сумку, вернется, и мы вместе с остальными группами будем следить за развитием событий на выходах из туннеля. Думаешь, это правильно?

– Угу.

Соня нажимает кнопку рации и сообщает всем участникам операции:

– Коллеги, Оливо Деперо дал добро. Деньги уходят вниз. Операция «У Старых Рыбаков» началась.

29

В фургоне, очень похожем на те, в каких обычно разъезжают сантехники, телефонисты или сотрудники ветслужбы, все напряжены, стоит полная тишина и зависло ожидание чего-то непредсказуемого.

Двадцать два пятьдесят, и ни одна из пяти групп еще не подала никаких знаков о движении у входов. Маячок на сумке показывает, что она по-прежнему там же, где пару часов назад ее оставил Флавио. Плавает по заводи.

Оливо же использовал все это время для изучения увеличенного изображения татуированных мизинцев четырех ребят. Снимки были сделаны очень подробно, во всех ракурсах.

Он так долго их разглядывает, что они уже давно перестали быть для него частью чьих-то тел, а превратились в загадку, головоломку длиной в пять сантиметров, в шифр из закодированных линий, в знаки какого-то языка, для которого он еще не нашел Розеттского камня[136].

И все же он знает, что это чередование чернил и кожи, различное для каждого пальца и в то же время похожее по рисунку, имеет свое значение. Это послание, клеймо, эмблема похитителя, демонстрирующего, кто он или чего добивается.

– По-прежнему тихо? – спрашивает Соня Спирлари по радиосвязи с коллегами.

– Тихо.

– Все спокойно.

– Нет ничего.

– Никаких признаков.

– Ничего, – отвечают из пяти подразделений.

Оливо думает о похищенных ребятах и о том, что знает о них. Все, о чем ему рассказали вначале Соня и Флавио, что прочитал в их личных делах. Из четверки только Райан и Мария были едва знакомы в школе, остальные же никак друг с другом не пересекались. Объединял их лишь институт «Фенольо» и наличие у каждого какого-либо физического недостатка, из-за которого они в лучшем случае не слишком выделялись бы среди остальных, а в худшем – могли бы стать жертвой травли таких типов, как Густаво и его приспешники. Было у них и еще кое-что общее – бесчестные и лживые родители. В остальном же все разное: возраст, темперамент, увлечения, учеба, взгляды на жизнь, мечты, успеваемость, хобби…

Оливо, словно игральные карты, прокручивает в памяти их фотографии и вдруг замирает. Ему вдруг опять словно почудился какой-то далекий стук, как тогда, когда он был замурован в цистерне. И как еще раньше – в багажнике «темпры» своего отца, когда стук раздавался в его черепной коробке, бьющейся о крышку отсека.

– Оливо? – Соня догадывается: что-то пошло не так. – Что с тобой?

Оливо качает головой, соглашаясь: «что-то пошло не так» или, возможно, «ничего». А на самом деле хватается за ручку дверцы, отодвигает ее и выходит из фургона наружу.

– Оливо! Куда ты, черт возьми?.. – кричит Соня, которая, похоже, готова броситься за ним.

– Останься, – останавливает ее Флавио. – Если сунешься туда, опять все просрем.

Оливо слышит, как дверь фургона задвигается за ним, и представляет двоих полицейских, которые смотрят, как он быстрым шагом направляется к двадцать седьмому канализационному люку, и спрашивают себя, отчего он решил послать все ко всем чертям.

У Оливо нет времени на раздумья, не говоря уже на объяснения. Им движет инстинкт и тот стук в голове, что становится все более размеренным, словно успокаивающий и возвращающий к жизни сердечный ритм.

Он поднимает крышку люка, Флавио оставил ее приоткрытой, и начинает