– Когда была сделана татуировка?

Соня Спирлари тяжело вздыхает:

– Ни у кого из них не было раньше татуировок, значит после похищения. По первому осмотру видно, что цвет чернил немного различается, значит преступник делал им татуировки по очереди – по мере того как похищал. Если это подтвердят анализы криминалистов, можно было бы считать, что ублюдок с самого начала задумывал прислать нам этот… «подарок».

Оливо кладет на стол последний пакет. Представляет мальчишек и девчонок, которым принадлежали эти пальцы. Представляет тот момент, когда были отделены эти части, превращенные в то, что они изучают теперь: кусочки плоти, улики, предметы исследования криминалистов, может быть, последняя возможность найти их живыми.

Флавио закрывает контейнер. Пару минут они молча посматривают на пакетик, письмо и сумку-холодильник.

– В прошлый раз, когда мы вышли из этого кабинета, я приняла решение, – говорит Соня, – и оно было ошибочным. Так что, если у тебя есть какое-нибудь предложение, мы готовы тебя выслушать.

Оливо почесывает голову, вернее, шапочку, затем смотрит на часы на стене. Десять часов семнадцать минут, до передачи денег меньше тринадцати часов.

– Родители уже знают о пальцах?

– Нет.

– А о том, что сумма возросла до трехсот тысяч?

– Конечно нет.

– Скажите им об этом.

– Хорошо, – говорит Соня, – а потом?

– Следуйте инструкциям похитителя.

– С какими деньгами? Миллион двести тысяч евро к вечеру эти семьи уж точно никак не соберут.

Оливо достает из кармана три небольших листочка, исписанных в несколько строчек его печатным детским почерком, и передает первый из них Соне:

– Шарль Дюбуа, отец Райана, незаконно одалживает деньги под проценты азартным игрокам – завсегдатаям казино, нелегальных и частных игорных домов. Инвестиционная компания – это только прикрытие его ростовщической деятельности. Четыре года назад Джанфранко Джерачи, отец Федерико, из-за пагубной привычки играть потерял ресторан и все семейные сбережения – но это вы уже знаете. Шарль Дюбуа одолжил тогда ему достаточно денег, чтобы он смог погасить свои долги, и с тех пор берет с него долю с выручки ресторана – думаю, пятьдесят или шестьдесят процентов. По сути, за три года он вытянул из семейства Джерачи четыреста тысяч евро. Здесь вот некоторая информация о платежах и справка из больницы, где Джерачи оказался, после того как головорезы Шарля Дюбуа сломали ему руку. Так они убедили его, что лучше – платить. Теперь, когда вы знаете, что эти двое повязаны, я сказал бы, что Шарль Дюбуа будет рад прибавить к своей части выкупа долю Джерачи, лишь бы только на него не донесли.

Соня неуверенно берет справку и листок с цифрами с таким видом, будто они весят тонну.

– А семьи Дзеннаро и Гацца во всем этом завязаны?

– Нисколько, – отвечает Оливо.

– Тогда где они найдут деньги?

– Мать Элены Гацци, как вы знаете, дочь знаменитого подпольного торговца антиквариатом. Его дважды арестовывали, последний раз в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году. Он был посредником между черными копателями в центральной Италии, специализирующимися на этрусских находках, и коллекционерами по всему миру. Во время ареста у него нашли каталог более чем трехсот предметов, подготовленных для продажи в Швейцарию, Америку, Китай и Эмираты. Почти все они были изъяты, но двадцать шесть амфор и ваз из красной глины огромнейшей стоимости так и не были обнаружены. Он умер в две тысячи шестнадцатом году, и у него осталась одна-единственная дочь – мать Элены. Любопытно, что профессор университета располагает хранилищем в полуподвале, но контракт на его аренду составлен на имя прислуги-перуанки. И в этом хранилище установлена система сигнализации и бронированная дверь за семьдесят тысяч евро. Причины могут быть только две: либо женщина продала те ненайденные предметы за бешеные деньги наличными, которые хранит в этом подвале, или там, внутри, как раз и находятся двадцать шесть пропавших этрусских экспонатов. Я дилетант, но думаю, что, используя старые связи отца, она может продать небольшую часть этих сокровищ и через несколько часов иметь на руках необходимую для выкупа сумму. А остальное передать в руки полицейских, занимающихся поиском утраченных предметов искусства и охраной культурного наследия, в виде жеста доброй воли, чтобы ее не посадили за их сокрытие. Вот адрес арендованного подвала.

Соня протягивает руку и берет еще один лист.

– Не представляю даже, что в таком случае ожидать от Марии Дзеннаро, – говорит она.

– Ее зовут не Мария Дзеннаро, а Мария Ассунта Дзеннарино. Предполагаю, вам это известно, хотя мне вы об этом не сообщили. Следовательно, информация секретная. Отец Марии на самом деле Колозимо Дзеннарино – бывший бухгалтер клана каморры[131], семьи Ликкамано, обгоревшие останки которого были найдены лет десять тому назад в сожженной машине в окрестностях Казерты[132]. Все думали, что это месть, ведь мужчина предал семью, попытавшись удрать с их деньгами. Деньги, однако, так никогда и не нашли, а мать Марии, после переезда на север страны и смены фамилии, получает каждый месяц те самые почтовые отправления от загадочного аргентинского дяди. Думаю, если синьора позвонит этому дядюшке, которого зовут Толомео Брунори, и пригрозит рассказать всем, кем он является на самом деле, то через несколько часов на ее счету появятся триста тысяч евро. – Протягивает Соне последний лист. – Здесь на всякий случай адрес и телефон Толомео Брунори в Буэнос-Айресе. Кстати, кажется, свидетельства о рождении на его имя не существует.

Флавио пододвигает один из двух стоящих рядом стульев к столу и садится. Соня словно замерла, застыла с тремя листами бумаги в руках. Оба тем не менее понимают, что должны действовать. И немедленно.

– Как ты разузнал все это? – спрашивает она.

– Так же, как всегда, – отвечает Оливо, доставая из кармана один из десяти чупа-чупсов, найденных утром на столе. – Не знаю.

28

В довольно просторном фургоне Оливо и Флавио, оба высокого роста, могли бы свободно стоять, но сейчас оба сидят напротив Сони. Рядом с ними трое полицейских, которых Оливо уже видел в управлении. На полу в центре фургона лежит огромная непромокаемая аквалангистская сумка размером 50 × 30 и высотой 20 сантиметров, к ней уже привязана дощечка-поплавок из «Адриатики» – как требовал похититель.

Все как и вчера вечером, только теперь в огромной сумке вместо пачки с бумагой находится миллион двести тысяч евро купюрами по пятьсот.

Соня и Флавио не объяснили, как родным удалось собрать деньги, какое давление пришлось оказывать на них, чтобы убедить, если кто-то вдруг отказывался или неправильно реагировал на предъявляемые обвинения. Ровно в семь они приходят за Оливо на квартиру к Соне и говорят, что деньги собраны и прокурор дал разрешение на проведение