ненависть подтолкнула его к тому, чтобы продолжить погоню. Правда, ему не хватало денег, пришлось вернуться к работе и копить на путешествие доллар за долларом. Наконец, собрав достаточно на скудное прожитье, Хоуп отплыл в Европу. По следам врагов он переезжал из города в город, зарабатывал на черных работах, но никак не мог настигнуть беглецов. Когда он добрался до Санкт-Петербурга, они уже отбыли в Париж; проследив их передвижения там, он узнал, что они только-только уехали в Копенгаген. В датскую столицу он тоже опоздал на несколько дней и должен был спешить в Лондон, где наконец их настиг. Что касается дальнейшей истории, лучше всего будет процитировать рассказ самого старого охотника, для чего достаточно обратиться к дневнику доктора Ватсона, которому мы уже столь многим обязаны.

Глава VI

Продолжение воспоминаний Джона Ватсона, доктора медицины

Яростное сопротивление нашего пленника не означало, что он питает к нам особую злобу; убедившись, что бессилен, он любезно улыбнулся и выразил надежду, что никого не поранил в потасовке.

– Вы, конечно, повезете меня в участок, – сказал он Шерлоку Холмсу. – Мой кэб стоит у дверей. Если вы развяжете мне ноги, я сам до него дойду. Вы надорветесь меня нести, я потяжелее, чем был когда-то.

Грегсон с Лестрейдом переглянулись, услышав это дерзкое, на их вкус, предложение, но Холмс сразу поверил пленнику на слово и развязал полотенце, которым мы стянули его лодыжки. Он встал и принялся разминать ноги, будто желая удостовериться, что путы сняты. Помню, я подумал, что редко видел так крепко сложенных мужчин. До черноты загорелое лицо арестанта выражало решительность и энергию, не менее грозные, чем его телесная мощь.

– Если в полиции освободилось место начальника, так вы им и нужны, – сказал он, с нескрываемым восхищением глядя на моего компаньона. – Как вы меня выследили, диву даюсь.

– Вам лучше поехать со мной, – сказал Холмс сыщикам.

– Я могу править лошадью, – предложил Лестрейд.

– Отлично! А Грегсон сядет со мной внутрь. Доктор, присоединяйтесь: вы ведь заинтересовались этим случаем.

Я охотно согласился, и мы вместе спустились по лестнице. Наш пленник не пытался убежать, а спокойно сел в собственный кэб, и мы за ним последовали. Лестрейд взобрался на козлы, хлестнул лошадь, и мы быстро добрались до пункта назначения. Нас впустили в комнатушку, где полицейский инспектор записал имя арестанта и имена его предполагаемых жертв. Чиновник, бледный хладнокровный мужчина, исполнял свои обязанности, как механическая кукла.

– Не позднее чем через неделю арестант предстанет перед магистратами, – сообщил он. – Тем временем, мистер Джефферсон Хоуп, не желаете ли вы сделать какое-нибудь заявление? Должен вас предупредить, что ваши слова будут записаны и могут быть использованы против вас.

– Мне очень многое надо сказать, – медленно проговорил арестант. – Я хочу, джентльмены, поведать вам все с начала до конца.

– Не лучше ли будет приберечь признание для суда? – спросил инспектор.

– Состоится ли суд – это вопрос, – ответил Хоуп. – Не надо делать большие глаза. Я не о самоубийстве. Вы врач? – Он обратил ко мне взгляд своих живых темных глаз.

– Да, – подтвердил я.

– Тогда пощупайте вот здесь. – Он с улыбкой прижал закованные в наручники руки к груди.

Я так и поступил и сразу заметил, что там все ходит ходуном. Его грудная клетка тряслась, как непрочное здание, в стенах которого работает какая-то мощная машина. Все молчали, и я расслышал глухой пульсирующий шум из того же источника.

– О, – воскликнул я, – да у вас аневризма аорты!

– Именно так и зовется моя болезнь, – спокойно отозвался Хоуп. – На той неделе я был у врача, и он сказал, разрыв может случиться в любой день. С каждым годом все хуже. Виной всему тяготы и голод во время жизни в горах у Соленого озера. Теперь, исполнив свой долг, я могу спокойно умереть, но мне хочется, чтобы моя история сделалась известна. А то меня будут вспоминать как обычного головореза.

Инспектор и сыщики наскоро обсудили, позволить ли Хоупу изложить свою повесть.

– Как вы полагаете, доктор, имеется ли непосредственная угроза жизни? – спросил инспектор.

– Несомненно, – ответил я.

– Тогда наш очевидный долг состоит в том, чтобы в интересах правосудия выслушать показания, – сделал вывод инспектор. – Вам разрешается, сэр, изложить то, что считаете нужным, однако предупреждаю еще раз: ваш рассказ будет записан.

– С вашего позволения, я сяду. – Арестант опустился на стул. – Из-за аневризмы я быстро устаю, а давешняя потасовка не пошла мне на пользу. Я стою на краю могилы, и мне нет смысла лгать. Все, что я собираюсь сказать, правда до единого слова, а как вы используете мой рассказ, не имеет ровно никакого значения.

Джефферсон Хоуп откинулся на спинку стула и повел свой удивительный рассказ. Речь его текла спокойно и размеренно, словно бы он повествовал о каких-то обыденных событиях. За точность изложения я могу ручаться, потому что имел возможность справляться по записной книжке Лестрейда, где рассказ воспроизведен дословно.

– За что я ненавидел этих двоих, вам знать не обязательно. Довольно того, что они повинны в смерти двоих человек – отца и дочери – и потому утратили право на жизнь. Со времени их преступления минуло немало лет, и предоставить суду достаточные доказательства я бы не мог. Но мне известна их вина, и я решил взять на себя роль судьи, присяжных, а заодно и палача. Если вы настоящие мужчины, то на моем месте поступили бы точно так же.

Девушка, о которой я говорю, двадцать лет назад была со мной обручена. Ее насильно выдали за того самого Дреббера, и это разбило ей сердце. Я снял с ее мертвого пальца обручальное кольцо и поклялся, что Дреббер увидит его в свои последние минуты и вспомнит о преступлении, за которое должен понести расплату. Кольцо было при мне, когда я гонялся за Дреббером и его сообщником по двум континентам и когда наконец их настиг. Они думали вымотать меня, но это у них не вышло. Если завтра я умру, что вполне возможно, перед смертью меня будет утешать мысль, что мое земное дело сделано, и к тому же сделано хорошо. Оба они погибли от моей руки. Мне не на что больше надеяться и нечего желать.

Они были богаты, я беден, преследовать их было непросто. В Лондон я прибыл с почти пустым карманом, нужно было как-то добывать себе пропитание. Править лошадьми и ездить верхом – для меня все равно что ходить, поэтому я явился в контору, где