Она работала медсестрой в поликлинике. Уходила на работу в одно и то же время, возвращалась в одно и то же время. Казалось бы: что проще? „Случайные“ люди со стабильным распорядком – лакомая цель. Но я решил приготовить это блюдо удалённо и долго думал над рецептом. Женщина жила на четвёртом этаже старого дома в однокомнатной квартире, все окна которой выходили на одну сторону, и я долго наблюдал за её жизнью с крыши соседнего дома. Не с самой крыши, конечно, с чердака, на котором оборудовал относительно удобное „гнездо“. В первую очередь меня интересовал рацион жертвы, и вскоре я узнал, что, возвращаясь домой, она обязательно заходила в один и тот же маленький магазинчик, расположенный на первом этаже соседнего дома, чтобы поговорить с продавщицей – это занимало от двадцати минут до получаса, и купить на ужин какое-нибудь пирожное. Все другие продукты были „долгими“, их ей доставляли курьеры, а вот пирожные женщина обязательно покупала свежие. И это был отличный шанс для меня. Шанс, который я не мог упустить.

Вечером той самой Ночи я показался женщине в первый и последний раз: зашёл в магазин и купил точно такое же пирожное, как то, что уже лежало в пакете жертвы. Порционное пирожное в пластиковой коробочке. Я, разумеется, угодил в прицел магазинной видеокамеры, но зима помогает маскироваться: шапка и шарф затруднят опознание, а когда, или если, полицейские сообразят проверить посетителей магазина, запись наверняка уже будет стёрта.

Совершив покупку, я устраиваюсь в подъезде. Дом старый, в ближайшее время его наверняка будут сносить, чтобы расчистить хорошее место в дорогом районе для более состоятельных людей. А пока в доме живут не самые богатые москвичи, поэтому камера в подъезде всего одна, муниципальная, над входной дверью. Я прохожу мимо неё в другой шапке, в другом шарфе и другой куртке. Я не имею ничего общего с тем человеком, которого записала видеокамера магазина. Я другой.

Лифта нет. Я поднимаюсь на четвёртый этаж, её этаж, и терпеливо жду. Она грузная, поэтому вверх по лестнице идёт очень медленно. Я начинаю спускаться. Мы встречаемся между третьим и вторым этажами, точно посреди пролёта и, поравнявшись с ней, я „поскальзываюсь“.

– Ой!

Я репетировал падение несколько дней и знаю, что со стороны оно выглядит ужасно, кажется, что я почти убился. В действительности, никаких повреждений нет. Но я кривлюсь от „нестерпимой“ боли.

– Что же вы так бежите?!

– Простите, торопился.

– С вами всё в порядке?

– Со мной да… Боже, ваш пакет! – Я разрезал его острейшей бритвой, которую уже спрятал, и из пакета на ступени посыпались продукты.

– Он порвался! – восклицает женщина.

– Или был бракованным.

– Я не заметила.

Я поднимаю со ступенек белый батон и пирожное и протягиваю жертве.

– Давайте я помогу донести продукты до квартиры?

На самом деле я не могу подняться, потому что её пирожное лежит подо мной, а она получила купленное мной. Купленное и уже обработанное. А для того, чтобы женщина гарантированно не заметила подмену, я выкрутил ближайшую лампочку.

– Сама справлюсь. – Она почти вырывает из моих рук свои продукты. Она бы с удовольствием устроила скандал, но видит, что мне больно и сдерживается. – С вами точно всё в порядке?

– Да.

Она уходит. Я слышу, как открывается и закрывается входная дверь. Поднимаюсь, прячу пирожное под куртку, выхожу из подъезда и возвращаюсь на свой пост. Я не тороплюсь, знаю, что сначала она будет ужинать. Нет, сначала включит телевизор – сразу, как окажется в комнате. Переоденется. И только после этого отправится на кухню. Вернётся с тарелкой и устроится перед экраном. Странно, но она не зависает в социальных сетях, оставшись верной старым развлечениям. И старым способам общения. Я терпеливо жду, когда она заварит чай, но подаёт голос телефон, и она говорит двадцать две минуты. Потом звонит сама и говорит сорок семь минут. Я жду. Я терпелив. Я совсем не раздражаюсь и не злюсь, потому что ожидание – главный вкус этого блюда. Но при этом немного волнуюсь, ведь она должна съесть пирожное именно сегодня. Обязательно в эту Ночь. А время идёт. И хотя она всегда съедает пирожное по вечерам, я всё равно волнуюсь. Сегодня слишком важная ночь. Я волнуюсь. А женщина смотрит сериал. А я смотрю на женщину. И уже начинаю поглядывать на часы, потому что меня ждут по другим адресам, другие случайные люди, на встречу с которыми нельзя опаздывать, и хотя я заложил достаточно времени на непредсказуемую медсестру, мне всё равно тревожно.

Я начинаю поглядывать на часы.

Наконец она выходит на кухню и заваривает чай. Достаёт из холодильника пирожное. Разглядывает упаковку, вновь убеждаясь, что всё в порядке и при падении она не повредилась. Разумеется, с упаковкой всё в порядке: я использовал очень тонкую иглу, след от прокола незаметен, к тому же его маскирует этикетка. Женщина распечатывает пирожное, перекладывает его на блюдце, берёт чайную ложку и возвращается к телевизору. Я ёрзаю от предвкушения. Дыхание прерывистое.

Сейчас… Сейчас…

Она начинает есть.

Я шумно выдыхаю и смеюсь. Тихо смеюсь, чтобы меня случайно не услышали обитатели этого подъезда, но я счастлив. Это случилось. Это случилось в мою Ночь. Всё идёт по плану. Я счастлив.

Она доедает пирожное, отставляет блюдце и продолжает смотреть телевизор. А я смотрю на неё – мёртвую. Она ещё не знает, что умерла, а я уже знаю. Я – её Судьба. Я коснулся её плечом и убил. Потрясающий десерт. Я смотрю на мёртвого человека, который смотрит телевизор, выходит на кухню, чтобы помыть чашку и блюдце. Возвращается к телевизору, но не садится на диван, а падает на него… бьётся в конвульсиях… корчится на диване… а я смотрю во все глаза… Она, наверное, хрипит, но очень тихо. Выгибается и затихает.

Всё получилось.

Именно в эту Ночь.

Я прячу оптику в рюкзак, оглядываюсь, убеждаюсь, что не оставил никаких следов, покидаю чердак, снимаю маску и тоже убираю в рюкзак. Я не верю, что полицейские обнаружат мой пост: кто подумает, что за смертью одинокой женщины наблюдали из соседнего здания? Но осторожность превыше всего. Я не хочу, чтобы меня поймали. А то, что меня увидят в этом подъезде – ничего