– У Натальи был мужчина? У нас есть основания полагать, что она знала убийцу. Она сама пустила его в дом, – продолжала Кира. – Она рассказывала вам о нем?

– У Натальи не может быть мужчины! – фыркнула мать. – Чтобы появился мужчина, сначала надо стать женщиной. А из Натки только безотказная служанка получилась. Она с мужем всегда соглашалась, слова поперек не говорила, будто у нее собственного мнения нет. Да ладно, чего уж мнения. Будто у нее нет понимания, как правильно, а как нет. Она никогда никого не поправляла. Ее муж чашку из сервиза, что мы подарили на свадьбу, в первую неделю женитьбы разбил. А она осколки собрала, и как будто ничего не случилось.

Кира покивала:

– Наверное, потому что чашку не вернешь?

– Не вернешь. Но надо же указать человеку на его недостатки, чтобы работал над собой, стал осторожнее и аккуратнее, больше не бил посуду, – искренне возмущалась мать. – Он в командировки уезжал на неделю. А она здесь оставалась. И ничего ему не говорила. Где он мотался? С кем? Разве нормальная женщина дозволит, чтобы мужик где-то гулял? Иногда, говорю: «Позвони ему. Вот сейчас, вечером. Что делает? Может, не один?» А она ни за что не проверит.

– Муж Наталье изменял? – уточнила Кира. – Они по этой причине расстались?

– По какой причине они расстались, я не знаю, какую-то околесицу несла, что характерами не сошлись, что они люди с разными интересами. А изменять? Уж, конечно, изменял. Чего не изменять, если тебя никто не проверяет и не караулит? Она же никогда не спорила. Ничего не спрашивала. Даже когда ребенка больного родила, и то промолчала. Надо же было разобраться, почему ребенок инвалид. Наверное, в семье у мужа не все ладно было. Надо было проверять и разбираться. В нашей семье все здоровые были. И Наталья здоровая была. А ребенок больной. А она снова смолчала, ничего не спросила, принялась каких-то врачей искать, физиотерапевтов и всяких разных специалистов. И всем платила. Все поперек мне делала. Все не как мать советовала. Нормальный человек бы что сделал? Сгреб больного ребенка в охапку и к родителям под крылышко уполз. Мы бы вместе за ребенком ухаживали, смотрели бы. И отцу было бы чем заняться. В большом доме на побережье-то ему все лучше было, чем тут. А она одна колотилась. С медсестрами да няньками. Муженек ее сразу в командировку ушмыгнул. А ей еще работать надо. А какая у нее работа? А то я не знаю, какая у нее работа. Сутками у нее работа. Пожрать да пос… в туалет сходить некогда. А больным ее все пофигу. Они к ней днем и ночью звонили и даже приходили. Наталья всегда отвечала, даже в три ночи, даже в выходной. Говорила: «Мама, ты не понимаешь, как это страшно, когда у тебя что-то болит. Им нужна помощь». А мне, ее матери, помощь не нужна? Я одна пашу в этом огороде. А она, даже если приезжала, чай заварит и колбасу магазинную достанет, а мне помощи никакой. Ни прополоть, ни полить. А могла бы помочь, не переломилась бы. Ваньку тогда уже в дом инвалидов сбагрила. И сколько денег туда отнесла? Типа там ему и уход, и медицина, и реабилитация. А какая реабилитация? Разве это бревно чужим людям нужно? Они только деньги из Натальи вымогали. Надо было самой за своим инвалидом смотреть. Сидела бы у меня в доме, государство бы ей еще приплачивало за то, что она за своим больным ребенком смотрит. Нет. Разве она мать послушает? А потом ее драгоценный муж Игорек и вовсе свалил. Уехал, да и след его простыл. Даже делить ничего не стал, дом вот этот оставил. Тут хоть и смотреть не на что, а она из-за этого дома в Краснодаре осталась. А может, разделили бы все пополам, выгнал бы он ее из дома, она бы к матери воротилась.

Из женщины слова обиды все лились и лились. Опрос свидетеля превратился в исповедь. Состояние матери, потерявшей дочь, понять было можно, но Самбурову придется извлекать нужные ему сведения из этого потока слов.

Вергасовой же не понадобилось ни цеплять, ни выводить из себя. Мать и так высказала все претензии, которые накопились за долгую жизнь. Карма сошлась на специалисте по психопатологии, и она ее отрабатывала за всех: за дочь и зятя, за коллег и соседей, за судьбу вообще.

А вот настоящая жизнь Натальи мать, к сожалению, не интересовала. Ни чем она увлекалась, ни за что переживала, ни что любила, ни о чем мечтала. Имело значение только то, что дочь делала не по правилам. Но какие-то обрывочные сведения все-таки должны быть. Наталья регулярно разговаривала с матерью и так или иначе упоминала друзей, работу, какие-то новости. Кира дернула губами, как часто делала в минуты раздумий. Вряд ли Веронику Александровну устроит ситуация, когда окажется, что дочь от нее смогла что-то скрыть. Станет доказывать, что знает про дочь все? Скорее всего. Обычно люди, считающие свое мнение важным, и мысли не допускают, что от них могут что-то скрывать.

– То есть дочь вам не говорила, что у нее появился мужчина? Держала в тайне? – спросила Кира спокойным тоном. По тому, как дернулись морщинки на лбу женщины и расширились глаза, поняла, что попала в точку. Кира дожала: – У Натальи было много секретов от вас? Она скрытный человек?

– Говорила. Конечно, говорила. Какие у нее могут быть секреты от меня? У нее вода в заднице не держится, извините, так говорят в наших краях. Она еще не подумает, а я знаю, что она скажет. – Вероника Александровна презрительно поджала губы. – Только там еще говорить нечего. Да и быть ничего не могло. Ну кого она могла встретить? Я знать про него еще ничего не знаю, а сразу могу сказать, что ничего хорошего из этого не выйдет. Кому нужна немолодая разведенка с больным ребенком?

– А что она про него рассказала? – Самбуров впервые вмешался в разговор.

– А что она про него скажет? Чтобы я сама к ней на «Ласточке» притащилась, да в середине недели, потому что я-то все равно дома сижу, а она в выходные не приедет, потому как на свидание пойдет. Я сказала, что она время тратит, нормальный мужик чужого да больного ребенка растить не станет. А она сказала, что